Чуть больше, чем через три недели в Москве начнётся TimbaFest. Ну, и кого, скажите нужно было по такому случаю ловить для разговора, как не Сергея Газаряна? И ведь мы поймали.
Представляете себе Сергея Газаряна, который занимается греблей и посмеивается над танцами? А так было. Про то, что стало, нашим читателям говорить не надо. О том, как спортивный подросток стал танцором, какие сложности могут возникнуть у европейцев при освоении афро-кубинской культуры, о планах на будущее и о Timbafest’ах – прошлых лет и том, что будет в наступающем сентябре.
— Сначала разберёмся с вопросом «откуда есть пошёл Сергей Газарян». Скажи, семейное увлечение танцами в детстве на тебе как-то отразилось?
— Нет, абсолютно.
Думаю, ни для кого не секрет, что Армен Григорьян – мой брат. Из семьи танцами занимался только он. Он открывал зал школы на Маяковской, а я там живу. И он позвал меня к себе работать администратором. Это было в 2007 году в октябре-ноябре. И я работал – открывал дверь, принимал деньги, отмечал людей – в общем, стандартная работа администратора школы танцев.
-То есть, был какой-то период, когда ты спокойно открывал дверь, и танцевать тебя не тянуло?
— Вообще не тянуло. Я занимался греблей, долго — лет шесть. Можно сказать, у меня уже была спортивная карьера. И я думал: «Какие танцы?»
Во-первых, люди были намного старше меня – это тоже барьер. И я думал: «Танцы – это совсем не моё, тем более, сальса. Латиноамериканские парные танцы – ой, нет, нет!» Смотрел, даже иногда смеялся, фоткал, что-то показывал друзьям: «Смотрите, как забавно они там танцуют».
— А в какой момент тебя вытянули на танцпол?
— Как сейчас помню эту картину. Март 2008 года. По-моему, это была пятница, и первый день SNA… Не хватало партнёров. И Армен говорит: «Всё, иди танцевать!»
Конец марта, достаточно холодно. Я был в зимних сапогах, в свитере. Начал танцевать с партнёршей, отдавил ей все ноги. Потом мы менялись, у меня что-то не получалось, было нелегко… (Смеётся).
— То есть, просто брат вытащил?
— Да, там, помню, была такая комнатка – уголок администратора. Он вышел и сказал: «Всё, иди, настала твоя очередь». – «Я?! Да ты что?!» — «Иди, не хочу ничего слышать!» И сразу – в пары!
Ну, то есть, я там уже чего-то себе представлял – шаг, передвижения — до того наблюдал же.
— То есть, если бы не авторитет брата, не было бы в сальсе Сергея Газаряна. А дальше?
— А в понедельничек я уже взял кроссовки, и начал относиться к этому более серьёзно. Танцевал буквально каждый день. У меня были ключи от зала, я приходил сам и что-то отрабатывал. Окунулся с головой.
— Стоп. Только что ты говорил: «Ни за что, никогда в жизни». И тут – человек приходит, открывает зал и сам тренируется?
— Да. Наверное, меня разозлило то, что ничего не получилось. И я подумал: «А почему кто-то должен быть лучше меня?» Так как я занимался спортом, такой посыл немножко был. Я подумал: «Я хочу стать лучшим!»
— Этот мотив действует до сих пор, или появился другой?
— Наверное, появился. Сейчас уже не хочется быть лучшим, кому-то что-то доказывать. Хочется просто заниматься любимым делом, работать с людьми, развивать учеников и культуру. За это я на данный момент очень болею.
— А какие-то этапы от Сергея Газаряна, который отдавил ноги партнёрше, до Сергея Газаряна, который собирается развивать культуру, были? Как ушли мысли о ногах и появились – хотя бы о музыке?
— Наверное, этому очень способствовал Хорхе Камагуэй. Потому что вначале я танцевал и больше гнался за физическим движением: новая фигура, связки, ещё что-то…
А где-то через год-полтора – в 2009 или 2010… Я тогда уже неплохо танцевал, но танцевал только сальсу, только связки, а из музыки обращал внимание только на ритм… Фигура, фигура, фигура, диле ки но, не слуша музыку, не танцуя с партнёршей…
И тогда Хорхе открыл мне глаза на то, что, помимо сальсы, есть ещё другие танцы, есть огромный пласт культуры и латиноамериканской музыки. И потихоньку сознание переключилось с просто физического движения на более глубокие вещи.
— Скажи, а какие-то «подпорки» для этого были? Ты когда-нибудь до этого увлекался музыкой, смотрел на какие-то похожие штуки в культуре?..
— Нет, ничего такого не было. Конечно, как всякий подросток, я любил музыку и, наверное, класса с пятого слушал её много разной. Я слушал рок – System of a Down, Rammstein, Green Day, Blink 182. Потом я слушал Р-н-Б, даже какую-то попсу… Музыка в плейере всегда играла.
Кстати, вспомнил сейчас, что очень любил испанскую. Родители рассказывали: в детстве, когда у нас дома были праздники и играла испанская музыка, родители звали меня, и я начинал танцевать гостям что-то типа фламенко – под испанскую гитару.
Ну, ещё папа у меня – фанат джаза, но кубинской музыкой до меня в семье не увлекался никто.
-То есть, похоже, в детстве ты что-то подглядывал и запоминал, но ты этого не помнишь?
— Да, видимо так. Но раскрылось оно немного позже.
Я, кстати, жалею, что родители в детстве меня не отдали меня в музыкальную школу. Правда, в кружке хореографии я занимался, но это было очень недолго, и я практически ничего не помню.
А сейчас я об этом жалею, потому что мне бы это помогло. Например, классическая хореография. Да, у меня и теперь есть мысли начать ей заниматься. Эх, и музыкальная школа сейчас очень бы помогла.
— Сергей Газарян в двадцать три года жалеет о потерянных возможностях. Что же делать всем остальным?
— (Смеётся). Да, когда я начинал танцевать, то в шестнадцать-семнадцать думал: «У меня так много времени!» А сейчас, правда, появляются мысли о том: «Боже, уже двадцать три, надо быстрее развиваться, скоро уже конец танцам!»
— Ты считаешь, он в каком-то возрасте наступает, или ты его себе уже запланировал?
— Нет, конечно, не запланировал, но танцевать всю жизнь не получится – я это прекрасно понимаю. Может быть, преподавать получится дольше, чем танцевать – это всё-таки разные вещи. Но, конечно, всему есть предел – и энергии, и состоянию тела, которое не позволит тебе танцевать постоянно. Поэтому, — да. Всему бывает конец. (Грустно улыбается).
— Как тогда быть возрастным ученикам, которые приходят в соушл? Это – соушл, здесь нет верхнего предела так, как он есть в бальных танцах, например.
— Да, но для меня то, чем я занимаюсь, — это не соушл, а скорее профессия. И поэтому сейчас очень хочется развиться в танцах очень серьёзно и как можно быстрее. И не только в танцах, но в преподавании.
Для людей это – хобби, но для меня это – работа, и поэтому мне к ней нужно относиться очень профессионально.
Кстати, я это понял относительно недавно. Когда я раньше преподавал, для меня это тоже было хобби. А вот года два-три назад я начал готовиться к занятиям, думать, что я хочу передать людям, как построить это методически, как объяснить белому человеку чёрную культуру. Это, между прочим, не так просто, как мне казалось раньше.
— Твоё преподавание вообще когда и как началось? И что ты чувствовал на первых занятиях?
— Если честно, преподавание началось очень быстро. Я начал танцевать в марте, а преподавать – уже в конце мая. Правда, это было под строгим контролем Армена.
На самом деле сейчас даже стыдно. Потому что «не успели научиться – уже сами открывают свои школы» — такая проблема есть. Но я не вижу в этом проблемы, если у тебя есть наставник, который сам посвятил преподаванию много лет, и у него уже есть наработки. Если он тебя поправляет, даёт обратную связь.
Любому человеку надо когда-то начинать; если люди не начнут, они никогда не достигнут высокого уровня.
Когда я начал преподавать, то просто показывал. Точнее, даже просто выкрикивал команду «поворот!» на определённый счёт, лишь бы люди это сделали. И вот так потихоньку. Poco a poco (шаг за шагом). (Смеётся).
— А когда пришло что-то осмысленное – вот то, как ты сейчас относишься к преподаванию? И что, на твой взгляд, надо донести до ученика?
— Это очень сложный процесс, и есть разное преподавание на разных этапах. Потому что, если я преподаю в городах, то люди ждут чего-то определённого. И я должен передать им максимум информации о культуре. Или поправить базу, которая иногда страдает. Либо, наоборот, дать что-то высокого уровня.
Но когда человек приходит в группу с нуля в Москве, это – совсем другой процесс. Человека надо заинтересовать, потому что изначально ему ведь всё равно. Он приходит, как на фитнесс, как на зумбу. И он знает ничего про сальсу, про наш мир соушл – что это и фестивали, и общение, и вообще – огромное мировое сообщество.
И это очень большая работа над человеком. Потому что сначала его надо заразить каким-то весёлым настроем, а не занудством; передать эмоции. После – всегда через разное время, но где-то через три-четыре месяца, ты начинаешь постепенно доносить людям детальную технику танцевания, говорить: «Всё, мы с вами попрыгали. Я вас развеселил, вам нравится, вы теперь мои». И тогда я переключаюсь с аниматора на преподавателя.
Начинаю с ними больше работать над техникой, над базой. И после этого, когда уже появляется любовь к технике, начинаешь потихонечку разворачивать людей к культуре – чтобы они почувствовали то же, что чувствую я, когда танцую под кубинскую музыку.
На самом деле это– самый сложный процесс. И, объясняя человеку то же vacunao или какие-то переходы в тимбе на афро, нужно быть очень осторожным.
Кубинцы с детства видят, что танец – это игра, где мужчина показывает себя, а женщина флиртует. И, флирт для кубинцев – это нормальное состояние, это распространено. Россия и европейцы в этом смысле немного зажаты.
— Стоп. Давай по полочкам. В чём сложности с vacunao?
— Другая этика. Кубинцы с детства видят, что танец – это игра, где мужчина показывает себя, а женщина флиртует. И, флирт для кубинцев – это нормальное состояние, это распространено. Россия и европейцы в этом смысле немного зажаты.
И, когда ты начинаешь объяснять: «Вот, vacunao – это мальчик хочет к тебе пристать, но ты его не просто отвергаешь, но ещё и играешь с ним», — кто-то зажимается, кто-то – воспринимает через смех. Кто-то не понимает, и никогда не поймёт. Кто-то говорит: «Какая вообще румба, давай нам сальсы». И в этом нет ничего плохого.
У меня есть группа, они танцуют уже год, и я только сейчас начинаю рассказывать им про румбу. Потому что нужен этап подготовки как физически, так и психологически.
Чтобы человек сам потанцевал узлы, потом ему стало бы скучновато. Потом мы начнём развивать пластику, и чтобы человек понимал, что это важно. Потом потихонечку через пластику объясняю музыку, а через музыку – вот эту игру. И так поэтапно человеку может быть понравится, а, может быть – и нет.
— Выходит, что музыка в сознательном восприятии ученика включается достаточно поздно? Сначала физкультура, потом музыка?
— Безусловно.
Вообще, по моим наблюдениям, если мы говорим об афро-кубинской культуре, изначально люди идут туда за пластикой. Кому-то она нужна для сальсы, кому-то нужно развить координацию. Хотя вообще афро и румбой люди могут заниматься вне сальсы. Например, у меня занимается много людей, которые танцуют линди-хоп или степ – разные танцы. Хотя, конечно, у нас в школе большинство изучающих румбу – это сальсерос.
Есть люди, которые очень любят этническую музыку – всякую перкуссию, барабаны… И они приходят за музыкой. Например, я ставлю на разминке песню, и они говорят: «Как классно! Что это?» — «Это – конго, африканская штука».
Конечно, таких людей меньше, потому что африканская музыка – это своего рода андеграунд, его всегда будет меньше, чем мейнстрима. Людей, которые любят попсу, всегда будет больше, чем даже тех, кто любит хип-хоп, рок или джаз.
Есть люди, которые идут за вставками румбы в сальсу. То есть, им не очень интересна пластика, музыка. Они хотят разнообразить свои движения. Наверное, ещё видят, что это модно. Это плохо, когда человек идёт за модой, но, тем не менее, это есть.
Сейчас я в любом случае говорю о переходе из сальсы в некую тимбу. Самое главное, чтобы люди этим не перебарщивали. Кстати, был такой момент, когда я и сам этим грешил, и вставлял в сальсу очень много румбы и танцев ориш. Самое главное, чтобы касино оставалось касино, и туда добавлялись отдельные элементы.
— А что с оришами?
— Это ещё сложнее тема. Если румба – это социальный танец, то ориши – это всё язычество, оно для белого человека чуждо, и вообще ему не надо. И это очень сложно воспринимается.
Раньше, прежде, чем преподавать танец, я людям очень много про это рассказывал. Наверное, это было моей ошибкой, потому что люди пока не готовы это воспринимать с точки зрения информации.
Безусловно, когда речь идёт о людях, которые уже хотят изучать афро-кубинскую культуру, — вот им это интересно. А в массах – как заинтересовать людей? Я начал больше переходить к практике. Давать афро-пластику в смешении – не только базу ориш, но и базу конго, арара, разные техники.
То есть, сейчас в этом вопросе я перехожу больше к физическому движению. И только тем, кому это понравилось, начинаю рассказывать: «Оришас. Вот это – Элегуа». Рассказываю про него, потом – про этого и про этого. И то – аккуратно, небольшими дозами.
Когда мы общались с Хуаном Матосом, он сказал, что даже сам Майкель Фонтс тоже перешёл на такую систему. Он раньше тоже много рассказывал на занятиях, а потом пришёл к выводу, что большинству людей в мире не очень интересна эта информация. Им интересны пластика и движение. И сейчас, если посмотреть на последние уроки Майкеля, он говорит минимум. И рассказывает, уже если задают вопросы.
С точки зрения популяризации афро-кубинской культуры – это, наверное, правильно. Потому что это не будет ставить барьеров и отпугивать людей.
— А в чём всё-таки проблема – в том, что информация об африканском язычестве не очень интересна, или в том, что она пугает?
— Наверное, да, пугает. Всё-таки мы от язычества давно ушли, и поэтому народу это не надо. Зачем они будут возвращаться в прошлое, когда надо идти в будущее?
К сожалению, очень часто это стереотипы: «Афро – это плохо, это язычество, друга религии, и мы не обезьяны, чтобы это танцевать». А надо подойти с другой стороны и рассматривать это как искусство, а не как религию. Афро – это прежде всего для развития тела.
— А для тебя самого эти сведения, которые, насколько я знаю, ты копал довольно глубоко, — это что? Как ты это воспринимаешь и как преподносишь?
— Наверное, в моём случае это влияние и Хорхе, и кубинцев, с которыми мне пришлось общаться на фестивалях и семинарах. Думаю, если бы изначально я танцевал «нью-йорк», так глубоко кубинской культурой не заинтересовался бы. Они объясняли много сложного, показывали видео, и потихонечку мне стало интересно. Хотя не сказать, что я прям сразу заинтересовался.
Впервые я увидел афро в Минске в 2009 году, когда Юлия Шаппо привезла туда Хорхе и Катю Плющ. Помню, я увидел пало на сцене, и мне ужасно не понравилось. Подумал: «Господи, что это такое? У меня есть сальса, руэда, зачем мне всё это?» А потом потихонечку начал читать, смотреть видео и понял: танцевать афро даже не круто, а интересно. Интересно разбирать движения по смыслу, понимать последовательность танца, ритмы и прочее
Я, конечно, многого не знаю, и многого никогда не узнаю. Но какие-то самые главные вещи про оришас и, что ещё важнее, — про ритмы — нужно копать. Тем более, если ты преподаёшь. Но танцевать оришас в чистом виде, без сальсы – намного сложнее. Это уже — более профессиональный уровень, который выходит за рамки простого соушл.
Я понял, что для меня это важно. Но я не могу и не хочу заставлять других людей изучать всё это. Всё-таки основным занятием для сальсерос является сальса, пусть и с небольшими вставками афро-кубинских танцев.
— И второй вопрос, который возник из твоего рассказа о порядке, в котором ты преподаёшь. Если допустим, у нас отсеивается сколько-то людей на каждом этапе, получается, что довольно большое количество начинашек, людей, которым интересно вязать узлы или интересна пластика, — это, в принципе, нормально?
— Ну, да. Это – как воронка. И понятно, что начинающих будет больше, а потом – всё меньше и меньше. И людей, которые заинтересовываются и доходят до кубинской культуры, — вообще в принципе немного.
Сейчас, правда, иногда есть исключения, и временами эта воронка становится шире на кубинской культуре, даже чем на сальсе или на начинашках. Например, у меня есть группа, человек пятнадцать. Они сами себя ко мне набрали и ходят заниматься только афро.
Но с точки зрения нашего преподавания, мы никогда не будем начинашкам впихивать афро-кубинскую культуру. Это делать незачем, они не готовы к этому ни физически, ни морально. То есть, наша задача как школы – воспитать хороший средний уровень касино. Самое главное – чтобы у человека была крутая база. Он разбирался бы с ритмом, мог импровизировать, танцевал бы музыкально и пластично.
И уже потом, если человеку интересно, мы идём дальше. У нас этапом подготовка человека – к сону, к румбе, потом уже – афро. Но таких людей всё меньше и меньше. Поэтому да, – основной пласт – это сальса, начально-средний уровень.
И, в принципе, я понимаю, что это неизбежно. Например, если я приду в какой-нибудь пинг-понг как хобби, а мне там начнут объяснять: «Парень, ты держишь ракетку вот так, а вот в 20-е годы это делали так…» — Я скажу: «Пожалуйста. У меня был напряжённый рабочий день, я просто хочу поиграть и расслабиться».
Я знаю таких людей в танцах и понимаю их. Хотя, конечно, хочется, чтобы люди относились к танцам серьёзнее, и уровень в стране рос. Этим я и занимаюсь.
Самое главное – чтобы у человека была крутая база. Он разбирался бы с ритмом, мог импровизировать, танцевал бы музыкально и пластично.
И уже потом, если человеку интересно, мы идём дальше. У нас этапом подготовка человека – к сону, к румбе, потом уже – афро. Но таких людей всё меньше и меньше. Поэтому да, – основной пласт – это сальса, начально-средний уровень.
И, в принципе, я понимаю, что это неизбежно. Например, если я приду в какой-нибудь пинг-понг как хобби, а мне там начнут объяснять: «Парень, ты держишь ракетку вот так, а вот в 20-е годы это делали так…» — Я скажу: «Пожалуйста. У меня был напряжённый рабочий день, я просто хочу поиграть и расслабиться».
— А кто сейчас примеры и авторитеты для тебя самого?
— Много. Для меня всегда будет примером Хорхе Камагуэй с точки зрения его теоретической части, умения объяснять людям нюансы кубинской культуры, зарядить их. С точки зрения танцевания – это очень много разных людей, и у каждого свой стиль. В принципе, тех, кто мне нравится, мы возим на TimbaFest (Смеётся).
С точки зрения афро и танцев ориш – это очень крутой Йоргенес Денджер [1], с точки зрения тимбы – наш московский Йоанди, Майкель Фонтс [2], Йоаннис Тамайо [3]. Это Эдвар Рамос [4], у которого более современный стиль, потому что он немного вышел за рамки афро-кубинской культуры и начал заниматься хип-хопом, контемпом, дэнсхоллом, современной хореографией. А ещё мне очень помогал Маркос Фернандес, за что ему искренне благодарен.
Так что примеров много, надо только не лениться и тренироваться, тренироваться, тренироваться.
— Какие-то стили, помимо кубинских, ты сам параллельно осваиваешь?
— Я уже больше года хочу начать заниматься контемпом, потому что чувствую, что нужно добавить другие грани тела. И хип-хопом. Но так как очень много работы – разъездов, сейчас ещё организаторской по TimbaFest’у… Я очень надеюсь, что сентябрь пройдёт, и я обязательно начну развиваться в других стилях.
— А сентябрь – это чёрный месяц, потому что TimbaFest. Как занят Сергей Газарян на TimbaFest’е?
— Ох. Сергей Газарян – очень эмоциональный человек, который хочет, чтобы всё было идеально. Ключевое слово «хочет». (Смеётся). Возникает много сложностей, но процесс их решения – очень интересный.
Думаю, любой организатор меня поймёт – столько всего надо удержать в голове – начиная от артистов и заканчивая инфраструктурой. Конечно, у каждого из нас свои задачи. (Жалобно) Но иногда этих задач бывает слишком много. И бывает сложно совместить организатора с танцевальной деятельностью.
Потому что прилетаешь откуда-то уставший, хочется отдохнуть и хотя бы немного поспать. Но нет, звонят ребята из команды: вот здесь надо решать. Что делать, приходится вставать и ехать.
— Насколько сложно провести фест в Москве? И какая идея заставила вас на это всё-таки решиться?
— В Москве фест проводить достаточно сложно, потому что дорогая аренда. Но ещё сложнее то, что сейчас мы начинаем выходить за рамки инфраструктуры. То есть, на фестивале уже больше тысячи человек, и делать его в центре Москвы становится сложновато.
И клубы не резиновые, и залы тоже. Клубы в центре находить стало сложнее – они либо маленькие, либо очень большие и очень дорогие. Поэтому Москва – не самый простой город для проведения фестиваля. Намного легче проводить его где-нибудь на море, где есть большие пляжи.
Есть, конечно, места подальше от центра, и ночные площадки. Но когда мы затевали Timbafest, то хотели показать иностранным гостям и приезжим из регионов Москву. Поэтому центр города для нас важен. Но уже не знаю, что будет в будущем году.
А про идею… Давно, когда мы ещё только начали увлекаться кубинской культурой, мы поняли: в России очень много людей танцует касино, любит реггетон и прочие кубинские танцы. Но у них нет большого мероприятия, на котором они все должны встречаться.
То есть, в России много мероприятий, которые проводятся для разной аудитории – любителей LA, NY, просто сальсы, на которых не различают стилей. Но процент людей, с головой уходящих в кубинскую культуру, стал расти.
Специально для них проходят афро-кубинские уикенды у Стаса Швецова в Нижнем Новгороде, за что ему большое спасибо. Сначала Стас привозил Хорхе, потом список преподавателей стал шире. Мы туда ездили и подумали: почему бы не сделать похожее мероприятие в Москве?
Сначала планировали такой же небольшой уикенд. Думали, будет человек 150-200. Потом смотрим – полгода до фестиваля, а у нас их уже 300! И мы давай искать ещё преподавателей. Потом искали дополнительные места для проживания. И так далее.
В общем, народ воспринял начинание с большим интересом, а ещё нам очень помогли наши филиалы. То есть, если бы филиалов Armeny Casa не было, вряд ли Timbafest получился бы таким масштабным в первый год. На первом фестивале у нас было, не помню, человек 500 или 600, но 50% из них — были из наших филиалов.
Если честно, это была просто удача. Видимо, мы попали в то, что люди давно хотели. В первый год мы даже не делали каких-то особенных промоутерских программ, но, тем не менее, к нам поехали огромные делегации – из филиалов, из Нижнего, из Ростова. Мне кажется, люди очень сильно нам помогли. И, если бы не участники, такого Timbafest’а, какой он есть сейчас, не было бы.
— Что будет в этом году? Какой-то опыт, который Вы извлекли из прошлых лет? Что-то новое?
— Ой, опыта – невероятное количество! Я каждый год умнею на 70% IQ! (Смеётся).
В первый год зрителям понравилось, но с нашей внутренней, организаторской, точки зрения было всё совсем не так, как мы хотели. Места были не очень, разные были косяки. И осталось много нереализованных идей, которые мы воплотили в жизнь уже на втором фестивале.
Во второй год мы впервые пригласили из-за рубежа группу – «Timbalive». И это было большим событием для всех тимберос и касинерос; они не могли себе этого представить, да и мы тоже. Но получился просто нереальный концерт.
Ещё на второй год мы добавили больше залов, усилили сетку мастер-классов. В первый год это были экскурсы по стилям, во второй – прокачи по конкретным направлениям: пять-шесть часов сона, пять-шесть часов реггетона, потому что большинство последователей кубинского стиля давно определились, что им нравится.
Мы усилили клубы, нашли «Известия –Hall» — потрясающее место с танцполом, звуком, экраном. Добавили преподавателей и экскурсий. Улучшили организацию в целом.
Про этот год. Если честно, с каждым годом делать фестиваль всё труднее и труднее, потому что он никогда не должен останавливаться на достигнутом, всегда должен расти – иначе ему конец.
Ну, и легче одновременно — потому что уже есть какие-то наработки, постоянная команда, отель и прочее. Но главное – постоянно нужны идеи.
В этом году будут новые преподаватели. У нас, в принципе и старая команда преподов – сплошные профи, но все же.
Ни одна вечеринка у нас на фестивале, не обходится без живой музыки. В этом году в пятницу будет выступать экс-солист группы Los Van Van и легенда кубинской музыки – Mayito Rivera & Timbaacademia. А в субботу мировые звезды – Maykel Blanco y su Salsa Mayor. Их хиты просто разрывают танцполы на кубинских фестивалях.
В воскресенье, уже по сложившейся традиции у нас вечеринка кубинского сона, будет выступать всеми любимый Willie Kantor и его группа Son de Altura.
У нас есть много идей по поводу мастер-классов. Потому что многие не хотят брать фулл-пассы на фестиваль именно из-за традиционных семинаров: очень много людей, уровень разный, ничему не научишься.
Мы хотим немножко прервать эту тенденцию и сделать экзамен. В пятницу, скорее всего, будет большой экзамен, когда людей будут отсматривать сами инструкторы. Мы сейчас составляем критерии этого экзамена, и будет чёткая градация по уровням. Такой опыт уже есть у линди-хоперов, у свингеров, которые чётко разделяют людей в своих лагерях и сами надевают им браслеты.
Мы в этом году немножко обновили дизайн – сделали поярче цвета, новую графику. И у нас – новый сайт. Если кто зайдёт – только не с айпадов и айфонов, потому что у них нет автоматического видеоплейера, — то увидит видео-флайт фестиваля, на котором всё крутится, на фоне меню. Такая мелочь, но классная, я за неё очень долго боролся.
Мы увеличили количество залов: в первый год их было четыре, во второй – шесть, а сейчас будет восемь; мы взяли ещё ДК напротив. Участников обязательно ждут экскурсии по Москве.
Но самое главное, мы хотим и будем стремиться к идеальной организации, чтобы мы как организаторы, тоже могли расслабиться и поучаствовать в своем фестивале. (Смеется).
_______________________________
[1] Yorgenis ¨YoYo» Danger Garcia
Читайте также
— Интервью руководителя школы «Armeny Casa» Армена Григорьяна ;
— Справку про «Armeny Casa» в нашей «Энциклопедии сальсы».
