Чуть более недели назад, на первой вечеринке Salsa Night Awards, состоялся диджейский дебют Александра Манеева на всероссийском фестивале. Но ещё до SNA произошёл этот разговор – о будущем диджейском сете, а также о социальных танцах как увлечении и профессии, качествах хорошего преподавателя и организатора, Нижнем Новгороде как кубинской столице России… Да и много ещё о чём.
— О какой профессии ты мечтал в детстве? Неужели и тогда хотел стать преподавателем танцев?
— Всё моё детство действительно всё прошло в танце. С десяти лет я занимался бальными – туда меня отдали родители. И к тому времени, когда у ребёнка должна формироваться мысль, кем он видит себя лет через двадцать – это обычно происходит лет в пятнадцать-семнадцать, перед поступлением в институт, — у меня таких мыслей не возникало. Просто я каждый вечер уходил тренироваться.
И вот я танцевал бальные танцы до двадцати лет, а потом бросил – настолько перетанцевал. И обнаружил себя на третьем курсе Волго-Вятской академии государственной службы по специальности «мировая экономика» практически в полной прострации.
— Стоп. То есть, институт-то по ходу «случайно» всё-таки возник?
— Ну, у меня были проблески в семнадцать лет. (Смеётся). Я понял, что есть предрасположенность к иностранным языкам и к экономике. А «мировая экономика» была единственной специальностью в нашем городе, где, помимо английского, давали другие языки.
— А почему ты бросил бальные танцы? Обычно конец карьеры у бальников связан с какими-то сложными обстоятельствами. Или это был идейный шаг?
— Ничего трагического не было, просто на них было потрачено десять лет – с десяти до двадцати. А что такое подобные занятия для ребёнка? У него нет детства.
Все вечера проходили на тренировках, все выходные – на конкурсах. И что такое нормальная жизнь, — гаражи, футбол с друзьями во дворе, – мне было практически неизвестно.
И вот в двадцать лет я наконец-то всё это оставил. Попался период, когда у меня не было партнёрши, и я сказал родителям, что пора бы и завязывать. Что я хочу посмотреть и на другую жизнь.
— И начались гаражи…
— Нет. (Смеётся). К тому времени этого уже не было. Начался институт и какая-то случайная работа – в офисах на полдня.
— Как из всего этого появились социальные танцы?
— Началось это в 2009 году. Но начинал я не с кубинской сальсы, а с аргентинского танго. У нас в Нижнем Новгороде этот таец был уже очень популярен. И знакомые ребята – чуть старше, тоже бальники в отставке, — позвали меня преподавать. Так что первый год я занимался только этим.
Это было социальное танго, мы работали вместе с преподавателем и вставали в пару с девушками, которые приходили заниматься. То, что называется Pro-Am.
Позднее в этом же клубе потребовалось развивать другие направления. А в 2010 году в марте Стас Швецов проводил первый Afro-Cubano фестиваль, на который пригласил Хорхе Камагуэя. И как раз с этого момента я окончательно перешёл с аргентинского танго на кубинскую сальсу.
Не сразу, конечно. Но постепенно я понял, что аргентинское танго – Карлос Ди Сарли [1], Франсиско Канаро [2] – становятся от меня всё дальше и дальше. Потому что Хорхе обладает поразительной харизмой.
— А что было дальше?
-Я начал развивать сальсу в студии, где тогда работал, и кататься по разным мастер-классам. В Казань к Алексенцеву – это был мой первый выездной мастерс, который многое мне дал. Там же, в Казани я познакомился с Яной Потоцкой. А летом 2010 – с Арменом Григорьяном – он приезжал с мастер-классами в Нижний Новгород.
Мне было двадцать два года. И я решил достаточно радикально повзрослеть – покинуть отчий дом, переехав в Казань. Армен Сергеевич предложил нам с Яной открыть в этом городе филиал «Armeny Casa».
То есть, был надёжный тыл – знакомства Яны, её знание обстановки, и я поехал преподавать и организовывать школу. А Армен Сергеевич дал блестящую танцевальную базу по поводу касино. Потому что на одном Хорхе в преподавательской мысли далеко не уйдёшь – нужен был более фундаментальный подход.
Хорхе больше зажёг. Это был мой первый мастер-класс, я ещё не понимал многого из того, что происходило, но глаза уже горели. А Армен ввёл это всё в более узкое русло и придал этому начинанию форму.
— Как выглядит сальса глазами бальника?
— Мне как бальнику со стажем перестроиться на сальсу было очень сложно. Но, поскольку аргентинское танго я к тому времени уже видел, уже видел, что такое социальные танцы с их отношением к партнёрше, к работе, со знанием того, что люди ждут от социальных танцев, перестроиться на другой социальный же жанр было всё-таки легче.
Хотя в целом, имея бальный опыт, на сальсу перестроиться очень нелегко. Большие шаги, абсолютно не та техника, не те ценности. В бальных — совершенно другое взаимодействие внутри пары. В социальных танцах основное – чтобы твоей партнёрше было с тобой удобно. А в бальных этому очень сильно мешает заученный рисунок.
Абсолютно другая пластика – все эти прямые линии в ногах, в теле – от этого всего нужно было срочно избавляться. Я видел, как приходили с улицы люди, которые никогда не имели танцевального опыта, и им это всё давалось намного проще, чем мне.
В общем, это было большое мучение. Но я всё-таки танцор и привык работать над собой. И моё главное преимущество в том, что я всё-таки вижу, что такое «получается» и «не получается».
А люди, которым это даётся просто, за собой прогресса не замечают. И это для меня было очень печально. Потому что они очень быстро бросают именно потому, что не видят прогресса. Хотя на самом деле он есть.
— Насколько это вообще важно для ученика – понимать, на каком отрезке пути он находится?
— Если у данного ученика есть авторитетный преподаватель, то «на каком отрезке пути» — не основная его проблема. Основная проблема – в том, что ученики бросают слишком быстро.
Тяжесть визуально воспринимаемого прогресса для ученика начинается только после трёх лет. Основная масса учеников – от года до трёх – видят свой прогресс очень хорошо. Но после трёх лет в сальсе учеников как таковых не остаётся – они сами становятся преподавателями. Вот в чём подводный камень.
А до трёх лет есть преподаватель, который говорит ученику, над чем работать, — и всё прекрасно.
— Не приводит ли это к тому, что до трёх лет ученик просто «висит» на преподавателе и очень мало что-либо соображает сам?
— Ну, конечно, нет. Уже после полугода у ученика возникает потребность реализовать свои усилия. Он идёт на вечеринку, и это — его первый институт: может ли он танцевать с партнёршами? Удобен ли он им? Интересен ли он им? И развивать в себе определённые навыки дальше он может, отталкиваясь от этой опоры.
Следующая веха для ученика – это приезд другого преподавателя. Например, сейчас в Social Dance Studio мы стараемся почаще приглашать Алексея Алексенцева, чья система преподавания в корне отличается от нашей.
Он собирает в Нижнем большие залы. Наши ученики слушают его с огромными глазами и стараются вникнуть в его методику. Потом в течение ближайшего месяца они будут пытаться синтезировать знания, полученные от нас, и от Алексея. Другие школы приглашают других преподавателей, но лучше всего приглашать таких, которые своим подходом к танцу радикально отличаются.
— А это не оттолкнёт учеников? Ведь бóльшая часть, на мой взгляд, пойдёт по другому пути: она найдёт что-то похожее, и легче будет усваивать оттуда.
— Конечно. Эти опоры – сначала вечеринки, потом мастер-классы – воспринимаются учениками как экзамены или зачёты. И они сами для себя отвечают на вопрос, надо им это или не надо, сдали они этот зачёт или не сдали. И, соответственно, именно на этих критических точках они отсеиваются.
Ну, или «пересдают зачёт» — походят ещё на занятия, ещё раз пойдут на вечеринку. Потому что на вечеринке с первого раза ни у кого ничего не получается. Круглые глаза, пот по спине.
Ну, и третий этап – это выезд на какой-то большой фестиваль в другой город. Благо, сейчас по России этих фестивалей – огромное количество, а их стоимость – не так велика, (и это радует). И, если ученики получат кайф от танцевания на большой вечеринке с незнакомыми партнёрами и партнёршами, то уже остаются в сальсе надолго. И всё, что им нужно, — это комфорт в родной студии для саморазвития.
Уже после полугода у ученика возникает потребность реализовать свои усилия. Он идёт на вечеринку, и это — его первый институт: может ли он танцевать с партнёршами?
Следующая веха для ученика – это приезд другого преподавателя. Потом в течение ближайшего месяца ученики будут пытаться синтезировать знания, полученные из разных источников.
Ну, и третий этап – это выезд на какой-то большой фестиваль в другой город.
— Но тогда возникает вопрос «что человек ждёт от социальных танцев?» Вроде бы соушл, вроде бы отдых, вроде бы это – не бальные с их бесконечными турнирами. И тут – начинаются экзамены? А человек ждёт развлечения, фана, не знаю, чего ждёт.
— Да, экзамены. Люди начинают с общения, люди идут танцевать за новыми ощущениями. Но позднее некоторые из них открывают в самих себе новые черты. А некоторые так на уровне общения и остаются.
У нас в школе другие ценности. У нас как раз культ развития и саморазвития. А для тех. Кому надо попроще, есть группы, в которых даётся соответствующий материал. Они так и будут сидеть в этой «У1».
Есть «У0» — уровень ноль, совсем сначала, а есть «У1», где материал интересен, но несложен. И те люди, которые приходят за общением, за проведением вечернего времени, там и остаются.
Это – определённая категория людей, но их тоже надо ценить и их потребности — уважать. Потому что как раз они дают заполняемость вечеринкам, а тусовкам — массу.
Нельзя сказать, что они хотят только фана. Потому что, когда они приходят на вечеринку, то, танцуя с девушками каждый раз одно и то же, тоже от себя устают. Они тоже хотят развиваться. Желание развиваться в человеке – одно из самых основных. Поэтому постулат о том, что «люди приходят в социальные танцы, чтобы пообщаться», мне, откровенного говоря, не знаком, я не вижу этой картины.
— То есть, всё-таки, танцы – это какой-то вызов себе?
— После полугода – точно вызов себе.
— Давай вернёмся к Александру Манееву. Итак, двадцать два года… Родители, надо понимать, были не в восторге от твоего решения переехать в другой город?
— Родители были в ужасе, в беспокойстве. Папа у меня более покладистый, он всегда хотел, чтобы я танцевал. А мама мне долго молчаливо высказывала и с упрёком на меня смотрела.
Скандалов, естественно, не было, хотя в отношениях с мамой было непросто. Но она приняла мою точку зрения. На убеждение не ушло нисколько. Я повёл себя, как плохой сын, и просто поставил её перед фактом. А она не стала возражать, понимая, что всё равно вернётся, — и была права.
Потом был незнакомый город, тоже миллионник. Огромный плацдарм для развития сальсы. В двадцать два года я был склонен к максимализму и уверен, что лучше меня как танцора и как преподавателя уже не придумаешь. И вот этот апломб, который сидит в каждом молодом человеке, был самой главной моей ошибкой. Не желание стать лучше, а ощущение, что ты уже самый лучший и можешь сворачивать горы.
Мы создали свою школу. У Яны уже были ученики, до того она работала в большой школе танцев, уже преподавала сальсу. Благодаря ей у нас с первого набора было достаточно учеников, уже танцующих. Двадцать пять человек – большой набор для начала.
— Вы были единственными преподавателями, или был кто-то ещё?
— Сейчас у Яны целый корпус преподавателей по многим направлениям – по зуку, кизомбе. Тогда мы были одни. То есть, три часа каждый день вели занятия сами. И у нас с самого начала хватало людей на эти три часа – это, кстати, большое достижение.
— Поскольку теперь у тебя есть опыт работы и в собственной школе, и в школе с большим коллективом преподавателей, — насколько различается ситуация?
— На самом деле, каждому – своё. Для себя я понял, что плох как организатор. На это нужно больше ресурсов – времени, организаторских способностей.
Вот Стас [3] сейчас жалуется, что он плохой организатор, что он хочет преподавать танцы и посвятить себя только этому, что вести школу – это не его. Не знаю, то ли он лукавит и хочет, чтоб его лишний раз похвалили, то ли просто не понимает, что у него самая большая школа в России. А его штат преподавателей – это двадцать пять человек, которые его слушают, и все его решения принимают очень хорошо.
Стас – истинный преподаватель. Потому что держать пять залов, в которых одновременно занимаются по двадцать человек, работать в четырёх различных социальных направлениях, и при этом говорить: «я – плохой организатор», — в этом есть что-то неправильное.
Вот когда я был в Казани, у нас был всего один зал. Это был маленький уютный подвальчик, и, в основном, организатором была Яна. Организовать это всё на первом этапе не так уж и сложно: снимаешь зал, ученики на тот момент уже были. И просто за счёт своих преподавательских качеств их удерживаешь.
Открываешь новые наборы, школа постепенно разрастается. На самом деле это – очень нехитрый процесс. Самое главное – это удержать учеников, так чтобы они остались рядом с тобой.
— А как удержать учеников?
— Хорошо преподавать. Это – самое главное условие. Методично, чтобы они видели, что они ходят на танцы не зря.
— То есть, показывать им их динамику?
— В том числе и это. И, что самое главное, создавать в студии комфорт.
Что такое комфорт в студии? Вот сейчас у нас в SDS каждый ученик может прийти на школьную вечеринку. А вечеринки у нас не просто в каких-то незнакомых кафе – они проходят в наших же школьных залах, где мы можем одновременно провести свинг-вечеринку, и выделить по залу под бачату, кизомбу и сальсу.
Это собирает огромное число людей, и они себя чувствуют довольно комфортно. Потому что вокруг – знакомые, с которыми можно потанцевать. И вообще – это те же залы, просто атмосфера более праздничная.
Вторая составляющая – это воскресные практики, которые иногда собирают даже больше народу, чем вечеринки. Практики абсолютно бесплатные, и там люди отрабатывают то, что проходили за неделю.
Новички видят, что старшие ученики ходят и сами учатся. Тем самым старшие подают прекрасный пример младшим. Им тоже так хочется, всегда. Хотя практики – это больше для тех, кто ещё скромничает и стесняется ходить на вечеринки.
— Когда человек всё время общается со своими, ему от этого комфортно. А не получается ли так, что человек всё время и танцует со своими?
— Это только на первый взгляд. Человеку надоедает танцевать со своими, а у нас в городе есть ещё несколько крупных школ.
(Я думаю, что в Нижнем Новгороде новым школам по сальсе появиться практически невозможно. Сейчас здесь есть три большие школы – «Milange», «Leto Cubano» и мы, «Social Dance Studio». При этом преподавательский состав во всех очень хорош, все отлично знают своё дело. Представить, что на этом фоне появится какая-то четвёртая, с каким-то Васей Пупкиным, который обучался хотя бы два года даже у одного из этих преподавателей, и при этом к нему пойдут на сальсу, — очень сложно).
И везде в этих школах можно пойти потанцевать. А сейчас ещё большой прогресс – открылось своё кубинское кафе. Его организовали преподаватели одной из школ, и танцорам там всегда рады. Я был на открытии и на этой вечеринке видел и своих учеников, и учеников других школ – и при этом абсолютно на равных.
То есть, я не могу сказать, что наши ученики варятся в собственном соку. Они жаждут других вечеринок и других партнёров, видят, где это можно получить, и туда стремятся.
— Возращаемся к Александру Манееву.
— Да-да.
— Что определило твоё развитие как преподавателя? Люди, события, семинары?
— В последние два года я развиваюсь благодаря своим ученикам. Особенно благодаря индивидуальным занятиям, на которых мои старшие иногда задают такие вопросы! О структуре шага, о музыке. У меня от них бегут мурашки по коже, и я себя чувствую на пороге нового открытия – просто от правильно заданного вопроса ученика. Это многое значит.
До этого, естественно, катался по мастерсам. Алексенцев с Григорьяном и Газаряном в касино очень много мне дали. В 2012, когда я уже вернулся в Нижний Новгород, Алексенцев устраивал преподавательские курсы Марины Ванюшиной. Ещё была Татьяна Кондрашова. В то время я как раз начал осваивать «нью-йорк».
Марина Ванюшина, конечно, уникальный преподаватель, тогда я, наконец, понял, что такое талант в нашем деле. Талант преподавателя социальных танцев – это подробность. Если ты подробно можешь описать какую-то структуру, от начала и до конца проговорить её себе и своим ученикам – структуру музыки, структуру шага, структуру взаимодействия с партнёршей, — ты будешь продвигаться и развиваться дальше.
Позднее я это увидел у иностранных преподавателей – таких как Mouaze [4], Adolfo Indacochea. Потому что те связки, которые они давали на фестивалях, я не могу забыть до сих пор, хотя прошёл год или полгода – настолько подробно и органично они это объяснили.
— А когда ученик задаёт тот самый хороший подробный вопрос, куда бежишь и где начинаешь искать ответ?
— В правильно заданном вопросе содержится семьдесят процентов ответа. То есть, ученик, как правило, сам уже ответил на свой вопрос – мне остаётся его немножечко подтолкнуть. Но это происходит, только если ученик достаточно смел и опытен. Как правило, неопытный ученик правильных вопросов не задаёт из стеснения, что его засмеют.
— Как ты решил вернуться в Нижний?
— Ну, спустя какое-то время я вдруг осознал, что нахожусь в чужом городе – без родственников, без знакомых, без мамы с папой, в конце концов. И решил вернуться домой – туда, где и начинал.
Фактически, как мой приезд в Казань, так и отъезд были довольно в характере истеричного подростка. Это мои прошлые ошибки. Надеюсь после этого я подобных ошибок в отношениях с людьми не совершал и больше никого не обидел.
Я вернулся в Нижний уже таким маститым преподавателем – за год какой-то опыт приобрёл. Свои ученики у меня уже танцевали более-менее прилично — было, что показать. И Стас меня пригласил работать к себе. У него я начал с руэды.
Касино – это тонкий процесс. Своих учеников другому преподавателю под руэду отдать проще – по крайней мере, знаешь, что он их не испортит.
— Что такое социальные танцы как работа? В чём состоит работа преподавателя?
— Ну, прежде всего, это – работа над собой.
В России с преподавателями социальных танцев есть проблема– слишком мало профессионализма. Слишком мало людей, которые могут позволить себе работать именно в этом направлении с утра до ночи. У нас преподаватели танцев — это, как правило, люди, которые с утра ещё и на работу ходят, на обычную офисную, и только вечером преподают танцы.
А я благодаря Стасу и хорошей зарплате, которую он мне платит, могу заниматься только танцами. Находить какие-то видео, работать над собственной формой. Потому что я танцами занимаюсь не только те четыре часа вечером, когда у меня занятия, но, как правило, ещё три часа. То есть, получается полноценный рабочий день с обеденным перерывом. И это, прежде всего, копание в себе.
Вот сейчас идёт интересный проект, идея которого мне очень нравится, Алексей Чертков, Алексей Кельин и Андрей Корзун запустили курс обучения – называется «Преподаватель-профессионал». Они как раз и ставят вопрос о том, чтобы среди преподавателей сальсы воспитать новых профессионалов. То есть, пытаются устранить именно ту проблему, о которой мы говорили.
Единственное, — те методы, которые они используют мне пока не слишком понятны. Потому что в нашем деле преподаватель танца от танцора непосредственно неотделим. Невозможно быть хорошим преподавателем наших социальных танцев, не будучи при этом хорошим танцором. Не прогнав весь материал через себя, не проговорив его, не попробовав с партнёршей.
А в том проекте, который они делают, я пока не вижу прослойки воспитания хорошего танцора – там пока воспитывают сразу хорошего преподавателя. То есть, промежуточный этап куда-то выпал. Но, надеюсь, в дальнейшем развитии они поправят и эту планку.
-Ну, в конце концов, проект только начат. Посмотрим, что это будет.
— Конечно. И вдруг это будет такой взрыв – я буду этому очень рад. Тогда возникнет прослойка преподавателей, и люди к ним потянутся, и они будут этих людей удерживать, чтобы те из сальсы не уходили.
— Но ведь это получается профессиональная подготовка. Просто Вагановка какая-то.
— Конечно. Вот свет очей наших Йоанди Виллауррутиа. Когда ему на мастерсах задали вопрос: «А как научиться танцевать, как ты?» — прямо ответил: «Встаёте полседьмого, идёте в тренажёрку. После тренажёрки – в зал. После зала – индивчики. И после перерыва – вечерние занятия. И так каждый день». И в этом заключается суть профессионала в данном деле.
— Ну, Йоанди здесь не упомянул свою хореографическую подготовку. На Кубе сальса давно профессиональная.
— А вот с этим я не согласен. По моим наблюдениям, Йоанди научился танцевать сальсу именно здесь, в России, уже после того, как переехал.
Я видел его в 2010 году, он мало чем отличался от остальных виденных мной кубинцев. Сейчас же он совершает в танцах такие открытия, на которые просто любуешься, и это расширяет твои представления о сальсе в принципе.
Того же ждём мы, кстати, от Сергея Газаряна. Это наш прекрасный золотой мальчик, на которого мы всегда смотрели с восхищением. Видим идеальную технику, шикарный sabor, но он пока не открывает электричество в танце, не открывает огонь.
Вот я ожидаю, что он через год-два откроет что-то такое, что заставит его быть одним из лучших танцоров в мире. Таким, как уже есть Йоанди.
Преподаватель социальных танцев -это, прежде всего, работа над собой.
В России с преподавателями социальных танцев есть проблема– слишком мало профессионализма. Слишком мало людей, которые могут позволить себе работать именно в этом направлении с утра до ночи.
Мы сейчас в касино ждём чего-то нового, какого-то нового подхода. Это сложно определить словами, потому что как только ты видишь, что этот кубинец отличается от того кубинца, воспринимаешь это сразу.
Потому что кубинская сальса в чистом виде у всех кубинцев примерно одинакова. Немножко реггетона, немножко румбы, накачанная мускулатура, ходячая попа у девушек, а какого-то нового подхода не видно. Это – самый большой минус, кубинской сальсы.
Самые лучшие танцоры касино – это, как ни странно, кубинцы. В сальсе «нью-йорк» это – какая-то пара из Испании, из Италии, какие-то американцы, англичане и пару греков. И у каждой из этих стран – абсолютно свой автономный подход к танцу. И в этом — плюс сальсы «нью-йорк».
— Если лучшие танцоры – это кубинцы, есть ли смысл переносить касино на какую-то другую почву? Мы ведь так же не сделаем. Или задача «сделать так же» не стоит?
— Почему не сделаем? Так же, как ни странно, сделают очень многие. В Европе есть прекрасные белые танцоры, которые не хуже кубинцев. Газарян, опять же – чистый кубинец! (Смеётся). Энергетика – абсолютно та же.
Мы можем сделать абсолютно так. Но сделать по-своему было бы высший класс. Йоанди же сделал. Йоанди кубинец, но танцует он нечто новое, нежели кубинцы. Это – как раз то, что делает Йоанди одним из лучших, гениальным, я считаю.
— А мы вновь вернёмся к Александру Манееву.
— Добрый вечер, это снова я. (Смеётся).
— С недавних пор в твоей деятельности появилось ещё и диджейство. Причём я с интересом наблюдаю выкладывание каждый день на стене музыки по настроению. Что это, откуда?
— Это называется любовь к музыке как к таковой.
Сейчас я выкладываю только тяжёлую музыку, потому что сальса у меня играет постоянно, и делиться ею мне не хочется.
Многие делятся. Спасибо Логинову из Екатеринбурга, спасибо «STM group» [5], спасибо проекту Salsa Dj (пять тысяч песен, из которых бóльшая часть очень танцевабельна). Все эти люди популяризируют сальсу, и всегда есть, где достать этой музыки.
Намного сложнее разбираться в ней. Например, ответить на вопрос: «Что непосредственно сейчас зайдёт на вечеринке?» Когда я открываю свою папку, а там — три тысячи песен, то нахожусь в мучительном выборе, что же сейчас поставить.
Я бы не называл себя диджеем, потому что технически в этом вопросе я абсолютно не подкован. Мне нравится формула Алексенцева «музыкальный редактор вечеринки». Это – более подходящее название.
Вот музыкальный редактор я – действительно классный, во многом, благодаря своим ученикам, потому что они под плохую музыку танцевать не будут. И молчать тоже не будут, скажут всё, как есть. Что, собственно, на последней вечеринке и было.
А что, у нас демократия, мне можно высказать – у меня ответы всегда есть. Вот в пятницу на SNA я диджею. Если технически мне помогут, будем надеяться, что отдиджею классно.
— Очередной вызов?
— Нет. Здесь — просто хочется поставить свою музыку и потанцевать, понаслаждаться и показать своё видение этого дела. Такой бонус к моей поездке на SNA.
______________________________________________________
1 Carlos di Sarli (1903-1960) (псевдоним El Señor del Tango) – аргентинский пианист, композитор, руководитель нескольких известных оркестров.
2 Francisco Canaro (1888-1964) – уругвайский композитор, скрипач и дирижёр танго-оркестров.
3 Станислав Швецов, руководитель Social Dance Studio, Нижний Новгород.
