Не могу отделаться от мысли, что тем, кто только начинает заниматься, этот текст лучше не читать. Потому что в нём всё неправильно.
Прийти в одну студию – и бросить через пару месяцев, другую – тоже. Да и вечеринок, на которых можно было бы так научиться, в Москве теперь нет. А ещё выяснилось, что Маша – выдающийся интроверт, и что она танцует NY…
— Как вообще началась в твоей жизни сальса?
— Случайно. Невиноватая я, она сама ко мне пришла. (Смеётся). Была в моей жизни такая стезя как работа в офисе, о, ужас! И закончилась она сальсой.
Сальса возникла между двумя моими коллегами, одна из них в течение месяца уговаривала другую пойти заниматься. А я вынуждена была слушать, как та постоянно отвечала: «Ой, завтра, только вещи собрать. Ой, забыла. Ой, сегодня свидание — завтра». И когда все эти разговоры были на пике, я просто встала и сказала: «Отстаньте друг от друга – пойду я».
Это было в Москве, так что попала я в «Sierra Maestr’у». Тогда там ещё были Мила Величук и Рафат Сабех. Проучилась целых четыре месяца и ушла. Просто привыкла к одной группе, а потом меня, одну-единственную, решили перевести на уровень выше. Там были какие-то чужие непонятные люди, и я подумала: «Что-то никто со мной не общается, никто меня не воспринимает. Уйду я от вас!» (Смеётся).
Потом был большой перерыв, где-то полгода. Затем — Алексенцев, я пошла к нему на руэду. Даже не помню, как я там оказалась. Помню ругань Лёхи по поводу того, как я плясала, заядлая и испорченная линейщица. От него я ушла месяца через два. Он же как: «Смотрите, как она делает! Не делайте так!» Но кубинской сальсы я там взяла хорошо, знания появились.
После этого был Хильберто Ламадрис. Было классно и прикольно, думаю, все новички любят такой стиль: занятие проходит в виде шейпинга – ты всё время двигаешься, тебе всё время весело. Плюс такая кубинская атмосфера: «Аааа, веселимся!» И у него партнёрша была такая классная, она так двигала бёдрами, я была прям влюблена в неё. Там я продержалась, наверное, месяц. И ушла, решив для себя, что танцы мне нравятся больше, чем всякие попытки ухаживаний и прочее.
— А когда это всё приобрело какой-то систематизированный характер?
— Когда я познакомилась с Щербаком. Он привёл меня в ту школу, в которой на тот момент занимался сам, – «Salsa NY style» с Димой Хортом и Леной Амирхановой. Там через пару недель или месяц меня перевели из младшеньких в средние. Потом Дима стал меня таскать на тренировки шоу-номера, причём я сама не понимала, зачем это, но раз Дима сказал: «Надо!» — значит, надо. Я тогда была, как корова на льду, но, если все вокруг тренируются, — надо тренироваться. (Смеётся).
Потом, ещё через пару месяцев, мы поехали на поезде в Киев – был день рождения у наших друзей из «S-Tres», у Виталия Пастушенко. В Киеве состоялось моё первое выступление. Почему ещё мне эта студия понравилась – мой дебют – какой-то там недавно пришедшей девочки – мы отмечали в поезде по полной программе.
Там я и осталась. Это были практически каждодневные тренировки. И, наверное, благодаря Диме Хорту, который на тренировках периодически доводил меня до слёз, появилось дикое желание расти и развиваться.
— Получается, были постоянные прыжки из касино в «линию»? Причём затормозила ты в «линии».
— В «нью-йорке», да.
— А когда всё вернулось к касино? Потому что кому рассказать: Мария Павленко – специалист по NY style, — представляю, какие у них будут глаза.
— На самом деле это происходило регулярно. Раньше, когда я куда-то приезжала с мастер-классами и говорила: «А вообще я и «нью-йорк» танцую», — люди на меня долго смотрели и моргали. И, не поверишь, в области касино всё моё обучение состояло в том, о чём я тебе рассказала. На том оно и закончилось.
Но были же ещё вечеринки. «Нью-йорк» в Москве тогда преподавали в одной-единственной школе, у неё были свои вечеринки, но они загнулись через месяц-другой. Заведения пускать нас не хотели – мы непьющие и нас мало, что с нас взять?
А касино было очень много. Я дико любила «Карма-бар» и зависала там на четверг-пятницу-субботу без дискуссий. И звать меня куда-то ещё в эти дни было бесполезно.
Потом вдобавок начались конгрессы. Там я окончательно перешла на румбу и афро – и понеслось. Румба как-то больше шла к касино, и оттуда возникла любовь к тимбе. То есть, не просто к касино, а когда идёт уже углублённое познание культуры.
— А конгрессы когда начались? Самый первый помнишь?
— Я не помню местность – наверное, это всё-таки был Питер. Потому что заниматься я начала в мае 2005 года, а в июне 2006 мы поехали в Питер. Это был «International Salsa Congress».
И вот я такая год с непонятными перерывами танцующая, и даже в «Salsa NY Style» ещё не бывшая, сразу попала на разминочное занятие по изоляции от Frankie Martinez (1). И вот тут меня совсем торкнуло. Потому что посмотреть на Мартинеса, как каждая его клеточка двигается в разные стороны…
Я просто не понимала, как человек может настолько контролировать своё тело. Да, все начинашки, когда приходят, не могут повторить за преподавателем, разрабатывают суставы, но не до такой степени. Я помню, смотрела на Мартинеса и думала: «Я тоже хочу так двигать отдельно правой лопаткой. Но кааак?»
— Это не испугало? Потому что стандартная реакция – «Это профессионал, он провёл тридцать лет в зале, я так не смогу никогда».
— Нет, не пугало. Наоборот, было жутко интересно, как же они так могут. «Ну, наверное, я так смогу, если буду себя познавать».
— И всё это время ты продолжала сидеть в налоговой?
— Я тогда работала налоговым специалистом в нефтянке. Ну, надо ж было зарабатывать на конгрессы. (Смеётся). Поэтому, да – в офисе сидела, семь дней в неделю на танцы ходила, был такой период.
— Я просто думаю, что вот такой крышеснос возможен, только если это хобби. А если человек сразу подходит серьёзно: «надо усвоить, освоить», — ничего не получается.
— Да, согласна.
И потом, когда работаешь в офисе, мозг начинает исходить дымочком настолько, что просто требует куда-то сходить. В моём случае появились танцы, где я расслаблялась. А до этого был ещё момент, когда я серьёзно сорвала спину в качалке. Так что танцы очень вовремя ко мне пришли.
А сорвалась так – гналась за друзьями, которые качались в этой качалке и вроде как взяли меня в команду. Они брали серьёзные веса – ну, и я пыталась.
— То есть, Мария Павленко – с самого начала – человек без башни?
— Не особо, не сказала бы.
— А какие ещё спортивные подвиги были в твоей жизни? Дельтаплан? Прыжки с парашютом?
— Прыжки с парашютом как раз обломались из-за моей спины. Я помню: мы поехали прыгать всей дружной компанией, а там же медицинский осмотр, все эти расспросы. Ну, и «Вы же понимаете, что приземление может быть жёстким», — в самый последний момент меня завернули.
Про воду – я вообще не водный человек, больше на высоту. У меня доска – сноуборд, всякие ролики, коньки – понятно, не фигурные, а хоккейные.
— В общем, самый тот набор, чтобы сейчас переселиться в Казахстан.
— О, да! Если б ещё не нога моя сейчас железная – вообще было бы замечательно.
— К ноге мы ещё вернёмся. Я поняла: человек с богатым спортивно-любительским прошлым вырвался в танцы и попал на конгрессы. Что было дальше?
— Дальше была Болгария, София. По-моему, это называлось «Фанта-фест». И был такой человек Тимоти Морийон. Он тогда давал румбу, возможно, что-то ещё – не один же час у него был. Но я тогда зависла – сцена была на уровне груди, и я всё время смотрела на его стопы. У меня плоскостопие, а у него стопа полностью на сцену не ложилась вообще – оставалась арочкой.
И весь он был такой атлетичный. Меня в нём поразило всё: то, как он танцует, то, как преподаёт – весь такой позитивный-позитивный. Но так, как я девочка очень стесняющаяся (а я тогда была какой-то выдающийся интроверт – общалась с компьютером, даже в налоговую ездила, как на подвиг), человечка-то я увидела, мои подруги и друзья все с ним познакомились, а я просто стояла в сторонке и улыбалась.
А потом одна из подруг – Юля Маркина (в ту пору она очень серьёзно занималась сальсой у Алексенцева) – в ноябре пригласила Тимоти с мастер-классами на целую неделю. Румба, афро, – насколько знаю, тогда в Москве этого не было совершенно нигде.
Подобралась большая компания желающих. Я там, естественно, стояла в первых рядах, потому что мне и человек был интересен, и в то же время интересно, что это такое – румба и афро. Плюс мне дико нравилась музыка. Тогда я не особо понимала, что это – конги, бонги. Но ощущение было – мурашки по коже, и чёткое понимание: «это – моё».
И вот в тот приезд Тимоти мы уже сдружились, и потом очень долго общались. Я к нему ездила в отпуска – он тогда жил в Амстердаме. Ну, и со временем он стал моим бывшим женихом. (Смеётся).
И вот Тимоти поднял меня на новый уровень в понимании сальсы. Потому что тогда как-то и YouTube не был особо распространён. Видео было, но не было такого: открыл, сам позанимался дома, чем тебе надо, — и ладно.
И я помню весь ужас, когда я приезжала к нему, и он делал какие-то корректировки по поводу танцевания NY. Я каждый раз бесилась, и были чуть ли не скандалы. А потом я поняла, что танцевание в Европе реально отличается от постсоветского пространства. И в Европе было безумное количество вечеринок. Это был сильный толчок в развитии – бум!
— По-моему, ты была первой из россиян, кто выезжал за границу преподавать?
— В 2008 году мы с Тимоти ездили в Стамбул, а в 2007 преподавали в Риге. Не знаю, одна из первых я была, или нет. У меня тогда был такой период – пять дней в неделю танцы, семь дней в неделю – офис. И ещё – вся такая влюблённая. Я была сама собой, я наслаждалась.
— А в какой момент ты поняла, что танцы – это профессия?
— Опять не я выбирала – они меня выбрали. Дима Хорт, который у себя в школе был основателем, зная, что мой офис находится рядом с залом, часто звонил и говорил: «Я опаздываю, начни разминку». Лена на тот момент, по-моему, была уже в декрете. Была ещё Оксана Блида, но она зависала в офисе с работой. А мне реально было идти пять минут.
И вот «начни пять минут», «десять», «час». Сейчас я понимаю, что Дима, наверное, всё это специально делал, чтобы наставить меня на путь преподский. А тогда – всё вышло постепенно: разминочки, проассистировать на занятии.
А потом и Тимоти переехал в Россию жить со мной, тогда вообще пришлось преподавать. Хотя я там была, наверное, больше переводчиком, чем преподом. Но когда ты стоишь перед аудиторией не за преподавателем, а впереди, поневоле привыкаешь.
А в 2008 году я с Тимоти переехала на Карибы.
— И что чувствовала русская девочка Маша, преподавая кубинские танцы на Карибах?
— Думаю, примерно то же самое, что большинство афроамериканцев чувствуют на постсоветском пространстве.
Это был остров Кюрасао, сентябрь 2008 года. Тимоти уехал в августе, а я специально дотянула до сентября, потому что не могла пропустить ростовский «Третий фронт».
Где-то три-четыре месяца я там вообще ничего не делала. Тимоти пытался найти работу, место в госпитале, на которое он рассчитывал, было занято. А я особо не парилась, потому что перед тем продала машину, у меня были отпускные. И на эти деньги мы жили с Тимоти и его родителями.
Потом, когда через какое-то время мы начали ходить по вечеринкам, меня заметили и пригласили преподавать в самую крупную школу сальсы на острове. Сказали: «У нас есть друг школы, который хочет начать работать, но у него нет партнёрши». В итоге у меня были занятия и в паре, и сольные, и в шоу-группе я была – где только ни была.
Конечно, на меня смотрели странно. Потому что Кюрасао был тогда голландской колонией (сейчас он уже независимый). И, когда видели, что человек белый, начинались расспросы: «Ты не похожа на голландку». – «Потому что я – русская». – «А как ты сюда попала?» — «На самолёте». А когда я ещё и выучила местный язык, было вообще классно. Потому что когда ты местным людям отвечаешь на местном языке, да ещё и танцуешь – это просто любовь до гроба.
— Школа получила рекламу.
— Да, потому что очень многие приходили именно к «Мари из России». Не буду врать, но в итоге, кто такая Мари, знала, наверное, половина острова.
— Этот опыт – срываться куда-нибудь преподавать сальсу – сыграл роль в нынешнем переезде в Казахстан?
— Огромную. Потому что когда ты переезжаешь в другую страну, где говорят на другом языке, адаптироваться очень сложно. Климат, еда – это всё фигня, а вот по традициям, поведению, менталитету народ совершенно другой, и своё поведение надо подстраивать под окружающих. Но если уж я там подстроилась…
Там местные называют себя «ю ди корсао»: «ю» — это ребёнок, а «ди корсаю» — «с Кюрасао». Соответственно я там была «Мари ру ди корсао», «русская с Кюрасао». В итоге меня совсем приняли за местную, я подстроилась успешно, справилась. И это был довольно тяжёлый процесс, который занял, наверное, полгода.
В Казахстане всё было значительно проще, потому что русскоязычных тут много, особенно в Алма-Аты и в Астане. По менталитету люди здесь почти такие же, как в России, только надо понимать, что это восток. Соответственно, все…менее развязные, скажем так. Ну, и я – самый бешеный человечек в компании.
И ещё устои, когда старших надо уважать. Даже когда старший говорит тебе нечто, что может тебя оскорбить, ты должен ему чуть ли не кланяться. Я иногда себя сдерживаю – в силу опыта, может быть, возраста, и в силу того, что подстраиваюсь. Подстраиваюсь, как хамелеончик. Естественно, свои заморочки и свои тараканы при этом всегда с собой в чемодане. (Смеётся). Но подстраиваться всё-таки надо.
— А как у этих сдержанных восточных людей вообще родились в голове латиноамериканские танцы?
— Ну, вот как-то родились. (Смеётся). Причём Максут Кумашев был тут не первый. Есть школа «Havana Buenos-Aires», по названию понятно, что занимаются они не только сальсой, но и аргентинским танго. Я не очень сильно углублялась в их историю, но, насколько знаю, там всё начиналось с танго.
Понятно, что танго – это более сдержанный танец и более возрастной. Олег с Женей, основатели этой школы, очень напоминают мне Ванюшиных. Где они подобрали и откуда привезли сальсу, не знаю, но и Кумашев, и все здешние значимые фигуры вышли из их школы. А стартовали они больше десяти лет назад, в 2005 году.
— То есть, история сальсы в Казахстане по протяжённости сравнима с историей некоторых городов Средней России?
— Да.
— Сейчас, когда приходят новые ученики, ты испытываешь какие-то трудности с восточным менталитетом?
— Одну-единственную – когда ко мне обращаются на «Вы». Я в этом плане настолько уже европеизированная или американизированная — я ко всем ученикам всегда на «ты», потому что это исключает субординацию.
А здесь есть такие ученики, особенно мальчики, которые постоянно обращаются: «Мария, а Вы…» Сколько ни говорила уже: «Нас не много, я одна!» — но ни в какую! Но они и к родителям зачастую обращаются на «Вы».
— Кстати, надо посмотреть, какое местоимение в казахском. Может быть калька.
— Не знаю. Ой, казахский язык – такой сложный! Для меня счёт выучить – это был ужас! 42 буквы в алфавите – даже с моей любовью к языкам – куда столько?!? (Смеётся).
— А как в Казахстане заходит афро?
— Больная тема. До того, как я сломала ногу, у меня была группа, которая начиналась с большого количества человек. Но я же такая – пока всю душу не вытрясу, занятие не закончу. И народу было сложно. Многие уходили из-за того, что не получается.
Поначалу пришли – потому, что это было новое направление. Конечно, здесь есть кубинцы, которые это всё преподают. Но я-то объясняю, а кубинцы зачастую: «Follow me, follow me» («Повторяй за мной»). А так как я начинаю разбирать движения и всё это объяснять, то поначалу народ ходил. Но – тяжело.
Сначала отклеились мальчики как менее выносливые, а потом потихонечку стали отсеиваться девочки. В итоге у меня осталось четыре-пять человечков, которые ходили за мной на все занятия.
— А вот как в русского человека запихивать афро? Потому что проблемы ведь возникают даже не с пластикой, они возникают иногда на уровне идей.
— У нас возникают проблемы с мозгом, да. Мне кажется, иногда проблема в том, чтобы раскрепоститься и показать, что я могу.
Сужу по себе: например, я воспитывалась так — если что-нибудь неправильно скажу, мне за это влетит. Думаю, большинство людей тоже думают: «Если я что-то сделаю не так, мне за это попадёт. Поэтому лучше промолчать, нежели сказать или предпринять какие-то действия. Промолчу — прокатит».
И таким людям очень сложно объяснить: «Лучше пробуйте, лучше на ошибках учитесь. Может, вы сто раз сделаете ошибку, а на сто первый у вас получится! И я тут вообще не причём – вы будете себе благодарны за то, что вы себе верили и видели в себе этот результат! Это гораздо лучше, чем жалеть себя-любимого: «У меня не получится, я лучше пойду домой есть печеньки и смотреть сериалы»».
Например, я воспитывалась так — если что-нибудь неправильно скажу, мне за это влетит. Думаю, большинство людей тоже думают: «Если я что-то сделаю не так, мне за это попадёт. Поэтому лучше промолчать, нежели сказать или предпринять какие-то действия. Промолчу — прокатит».
И таким людям очень сложно объяснить: «Лучше пробуйте, на ошибках учитесь. Может, вы сто раз сделаете ошибку, а на сто первый у вас получится! И вы будете себе благодарны за то, что себе верили и видели в себе этот результат! Это гораздо лучше, чем жалеть себя-любимого».
— На каком году обучения ты сама-то это поняла?
— Ну, поскольку я как-то быстро окунулась в семидневный график тренировок, увлеклась румбой и афро, а потом ещё здесь на острове у меня и другие направления были… Я и дэнс-холлом усиленно занималась, и с брейк-дансерами тусила. Поэтому я понимаю, что тело может всё. Просто мозг держит.
Это я поняла на острове — там и контакт, и желание что-то показать возникают сразу, с первого общения. А мы более закрыты, зачастую даже соседей своих не знаем. Да, мы гостеприимны, но это уже тогда, когда граница незнания человека сотрётся, когда мы его немного узнали, может быть, за водочкой. Поэтому, думаю, им полегче и с танцами. Им неважно: ошибки – не ошибки. 
X церемония SNA. Мисс сальса.
— Давай вернёмся к твоей ноге. Я знаю немногих людей, которые восстанавливались после такой тяжёлой травмы. [2] Делись секретами.
— Ой, на второй или третий день после того, как мне поставили железо на обе сломанные кости, в реанимацию позвонила сестра. Она живёт в Москве и просила узнать у врачей, когда меня можно будет перевозить. Я отвечаю: Знаешь, я не хочу в Москву. Давай я пару месяцев здесь отваляюсь, потом посмотрим. А когда сняли гипс и я потихонечку начала ходить, то поняла, что не поехала абсолютно правильно.
За свои офисные годы, я не помню ни разу, чтобы какие-нибудь друзья ходили друг к другу в гости без приглашения и заранее намеченного графика. Когда друзья мне звонили, я сама брала ежедневник и высчитывала дни, могу ли вырваться на вечеринку, которую устраивают у кого-то дома. Работа в офисе и пробки очень сокращают возможность общаться вживую. Не соцсети и телефон, а «я проходил мимо твоего подъезда и решил зайти».
— Мне до ближайшего подъезда друзей просто ехать через весь город, так что вероятность прохождения снижается.
— Вот. А здесь у меня в больнице постоянно были толпы. Какие-то гостинцы, цветы и прочее. Был один ученик, который в тот момент болел и очень боялся меня заразить, поэтому он стоял под окнами с шариками и чего-то там орал.
Когда меня выписывали, три или четыре машины отвозили меня домой. Я не могла спуститься на костылях со своего третьего этажа, ребята сносили и заносили меня на руках, и вот так возили на шашлыки и в горы подышать воздухом. Каждый день девочки у меня убирались, готовили. То есть, человеческий фактор здесь настолько сильнее, чем в Москве, что, кажется, именно благодаря ему я восстановилась настолько быстро.
Мне говорили: «Снимут гипс – ты будешь бояться наступать на больную ногу». А, я, по-моему, в первый же день пошла без костылей.
— Мне казалось, ты семинары вела в июне.
— В июне у меня была шоу-группа по кизомбе, и я приезжала с ней на костылях, и пару раз даже танцевала. Было больно, честно говоря, не немножко, но хотелось же!
Думаю, ещё спасло моё гантельное прошлое и спортивное – я в школе была спринтером. Я просто понимала, что тело «мышчатое», и я выдерживаю бóльшие нагрузки, чем среднестатистический человек. Поэтому я и на ногу стала давать хорошую нагрузку. Насиловала себя, да. Но зато и результат быстрый.
Плюс ещё было осознание, что три партнёра мои, бедненькие, тут преподают, и у них нет ни одной партнёрши. Это подстёгивало поскорее вернуться.
— Можно ли сказать, что там, в Казахстане, школа – это семья, поскольку любителей латиноамериканской культуры мало? А не просто потому, что город маленький или люди более открытые.
— Если бы такая же студия, как здесь, была у меня в Москве, не знаю, были бы там такие же дружелюбные люди и такая же атмосфера. Потому что во времена преподавания в Москве я снимала зал почасово. И так же снимают залы большинство московских школ; по-другому выдержать эту дорогую аренду и уйти хотя бы «в ноль» невозможно.
И вот такая почасовая аренда очень многое убивает в плане уютности, одомашненности. Потому что люди пришли, переоделись, отзанимались – и ушли обратно.
Здесь же у меня в студии, как и в студии Макса Кумашева, когда она была, был дом: приходили, за столом гоняли чаи. У нас есть xbox, в который все постоянно рубятся, мы постоянно устраиваем какие-то просмотры фильмов – только потому, что у нас есть помещение, которое 24 часа в сутки наше.
Поэтому даже если есть какие-то идеи – в те же самые настольные игры поиграть – народ очень часто воспринимает это позитивно, большая часть тусовки эти мероприятия поддерживает.
Плюс человеческий фактор здесь, как я сказала, повыше. Поэтому, как только позвали – «Почему нет? Я зайду, даже если буду просто проходить мимо. Обниму, поцелую, скажу пару слов и пойду дальше». Поэтому в плане студийности здесь обстановка более уютная.
— Что дальше? Надолго ли ты там осела? Какие планы на жизнь?
— Я люблю на эту тему пошутить: «Пока у меня брекеты, — я здесь, потому что они здесь обслуживаются». (Смеётся). Не знаю. Я понимаю, что не особо усидчивый человек, не могу спланировать. Сестра на меня за это сильно ругается.
Москву я не очень люблю, поэтому в Москву я бы, наверное, не очень хотела возвращаться. Хотя, кто знает. Сейчас поступила на второе высшее, испытываю жуткое желание стать переводчиком. Может быть, потом буду брать дистанционную работу, запрусь у себя на кухне в уютном гнёздышке, не буду никуда выходить и встречать злых людей на улице. (Смеётся). Не знаю!
Точно знаю, что до осени я стабильно в Алма-Ате, потому что где-то в середине лета я со своим партнёром очень хочу провести фестиваль. И вот пока мы не доведём это детище до позитивного результата, я, наверное, никуда не сорвусь. А там посмотрим.
— То есть, провести фестиваль, всё бросить и… Логично.
— Ну, почему бросить? Я взращиваю преподавателей. Теперь, собственно, один из моих учеников работает со мной, надеюсь, что девочек я тоже выращу. Это приятно, когда оставляешь кого-то за собой.
Это приятно, даже когда ты едешь в Европу, и один чернокожий мальчик представляет тебя другому: «Моя учительница по сальсе». А потом он начинает где-нибудь в Гааге преподавать и всем говорит: «У меня была русская учительница».
В общем, всё для того, чтобы видеть эти восторженные лица, которые через тебя узнали мир танцев.
— Та самая атмосфера «Кармы» три дня в неделю?
— Да, так всё и пошло.
____________________
[1] Имена иностранных инструкторов приводятся в оригинальном написании, чтобы облегчить читателю самостоятельный поиск их роликов на YouTube.
[2] Речь идёт о том, что весной 2015 года Маша сломала ногу. Когда записывалось интервью, на костях в месте перелома ещё стояли металлические штифты.
