Продолжение разговора с Фёдором Недотко, которое состоялось спустя шесть лет после первой части, то есть, собственно, в июне 2015 года. Что-то со старым разговором перекликается, но есть и новые вопросы.
-Так получилось, что в сальсу ты пришёл с богатым опытом танцев. Вспомни, пожалуйста, свои ощущения, когда ты впервые увидел сальсу. Какая информация была тогда считана с танцоров?
— Это я могу довольно чётко вспомнить даже по прошествии времени. Та сальса, которую я тогда увидел (а я с ней столкнулся, думаю, года с 99-го) привлечь меня никак не могла. И танцоры сальсы, которые на тот момент меня окружали, никак не могли меня привлечь. Потому что занимался я вроде бы другим, но сейчас понимаю, что это всё – одно и то же – латиноамериканские танцы.
Они явно отличаются от танго, от свинга, от каких-то ещё вариантов, если разбирать танцы парные. Но всё-таки корни-то все одинаковые. Ведь бальные танцы тоже не родились «ниоткуда» — они же из соушл выросли. Поэтому на тот момент понималось так: это просто сниженное качество тех же самых танцев, которыми я занимаюсь.
И потребовалось какое-то время, довольно длительное, и потребовались люди, которые меня инфицировали. К счастью, нашлись сальсерос, которые смогли продемонстрировать мне качество и глубину «граунда». Ого, — подумал я, — оказывается, здесь тоже есть пригорки.
Первый человек, которого я увидел из этой серии, был Анхель Ортис [1], один из соратников Эдди Торреса. Он приехал в Россию в 2002 году на питерский фестиваль по приглашению Карлоса Торреса. Это был первый человек, глядя на которого я подумал: наверное, всем этим стоит заняться. И ещё Брайан Ван дер Кюст [2], роттердамский представитель культуры.
— То есть, дело было не в том, что ты не в состоянии прочитать или повторить движение, а в качестве сальсерос?
— Именно так. Потому повторить я там могу всё. По крайней мере, у танцоров, которые долгое время занимаются тем или иным направлением, возникает иллюзия, что они могут сделать всё. Хотя это неправда.
Ну, или могут-то они могут – тело может всё. Другое дело: мозг хочет делать это или не хочет, справится ли он с культурой или не справится.
Я по сей день знаю многих бальников, которые в моих глазах – очень средние танцоры. И они довольно снобистски относятся к соушл. И я их понимаю, потому что в 99-ом году, наверное, был таким же.
Но, с другой стороны, я знаю бальников очень хорошего уровня, которые не просто с уважением относятся к соушл, но этим увлеклись. И, по счастью, я считаю, что я – один из тех людей, который сумел их заразить. И открыть им, что мы можем относиться к этому направлению несерьёзно только тогда, когда глубоко его не знаем. А для того, чтобы его глубоко узнать, должны быть люди, которые нас заинтересуют.
Если такие люди найдутся, мы просто по-новому взглянем на вещи, на музыку, на танцевальную среду. И тогда поймём: этим стоит заниматься, да ещё и как!
— В чём заключался back, который был тебе нужен, — музыка, культура движения, идея соушл, которая на тот момент была непонятна?
— С музыкой, по счастью, всё было хорошо и тогда. Правда, современные бальные танцы не славятся наличием хорошей музыки. Но тогда, когда начинал я, мне повезло и довелось, насколько сейчас понимаю, танцевать под хорошие образцы музыки. То есть, довольно редкие и не характерные для бальников в наше время. Иными словами, с музыкой было нормально.
Конечно, ничего не было в соушл, потому что я не умел танцевать соушл совершенно. Но потом появился свинг, и я понял, как люди могут там себя проявлять. Так что на тот момент, когда я познакомился с сальсой, соушл уже был тоже.
Мне просто показалось, что мне продемонстрировали какую-то глубину, комплекс всего этого.
— А такая потребность копать вглубь была в тебе изначально?
— Ну, мне всегда было интересно, откуда у танцев растут ноги. Когда я был ещё подростком и занимался бальными танцами, довольно много времени тратил на просмотр разных кассет, порой довольно старых. Мои современники их даже смотреть бы не стали – им казалось, что это – танцевальный утиль. Но именно впечатление от них дало мне понимание, что история-то не на мне началась, а имеет довольно серьёзные корни.
И если уж бальные танцы имеют серьёзные корни, то у соушл они ещё более серьёзные. Потому что соушл первичен, бальные оттуда вышли.
— То есть, тебя не нужно было мотивировать на глубину раскопа?
— Нет, мне и так было интересно. Мне кажется, у меня как раз проблема: я скорее склонен копать и анализировать, чем делать. И за это, кстати, меня многие ругали. Они говорили: «Don’t be a thinker, be a doer» (Не будь мыслителем, будь делателем). Потому что всё-таки спорт, надо всё время что-то делать, чего-то достигать. А анализ уходит на второй план.
Хотя, конечно, эти преподаватели так говорили, потому что были в системе. Сами-то они прекрасно понимали, что без головы там тоже не пролезть. И чемпионы наши – российские и международные – конечно, знают, откуда ноги растут. Это точно, я в этом убеждался несколько раз.
Например, не так давно – может быть, год назад – мне довелось общаться с трёхкратными или четырёхкратными чемпионами Европы в латиноамериканской программе. Я с радостью обнаружил, что они занимаются афро-кубинскими корнями у Ранзеса Чарона [3] в Хельсинки.
То есть, мир тесен, и люди немелкого пошиба понимают, чем нужно заниматься – хотя бы для расширения сознания, я уж не говорю – для того, чтобы понимать целостность того, что вокруг тебя происходит в танцах. А её нужно понимать, я уверен.
Когда ты смотришь на танцы с высоты птичьего полёта, то понимаешь: в них гораздо больше общего, чем различного. А все войны и раздоры происходят от того, что кому-то кажется, что «вот этот танцует не ту сальсу». Хотя она вся одинаковая.
Если ты умеешь танцевать танго, свинг и ещё что-то, ты понимаешь, что вся сальса одинаковая. Я понимаю, что вся она разная, но при этом она – одинаковая.
На занятиях мне часто задают вопрос: «Но ведь в касино другая техника, чем в LA или «нью-йорке»?» Но это не может быть правдой, потому что всё это – сальса. И нет там никакой разной техники – она абсолютно одинаковая.
Другое дело, что танцуют разные люди. И пока ты не накопишь зрительный опыт, увидев тысячи танцоров, ты не поймёшь, что все они танцуют одинаково. По-разному, но одинаково, и это всё – сальса. Потому что все ранее упомянутые стили – это всё же сальса. И никто не претендует на то, что это – танго или свинг.
Это – сальса, и в ней есть разные стили. На самом деле, если покопаться, то в рамках этнических групп этих стилей гораздо больше. Я знаю, один человек насчитал на разных островах и в разных регионах до пятидесяти четырёх вариантов сальсы.
А если мы будем понимать, что все люди движутся по-разному, и приход у них немножко разный, то стилей мы насчитаем ещё больше. С этой точки зрения, каждый человек танцует сальсу как-то по-особенному. Но это по-прежнему остаётся сальсой. Значит, во всех этих стилях есть что-то одинаковое.
То есть, я понимаю, что люди, танцующие касино, отличаются от тех, кто танцует не-касино, или ча-ча-ча. Но, тем не менее, всё это – сальса. И никто из ни не претендует на то, что это – танго.
Есть маркеры, по которым мы можем довольно конкретно отличать одну танцевальную культуру от другой, внутри культуры – отличать стили, а ещё дальше – подстили или индивидуальные особенности.
Но если ты знаешь три-четыре культуры – бразильскую, креольскую аргентинскую или североамериканскую – ты понимаешь: ага, я знаю, чем сальса отличается от свинга, свинг от танго, а танго от самбы.
— А чем сальса отличается от свинга?
— Есть разные способы переноса веса с одной ноги на другую. И тангерос за версту отличают друг друга по тому, как человек ходит, берётся за ручку двери или одевается. И становится понятно: это – линдихопер (свинг танцует), это – тангерос, а это – сальсеро. И эти маркеры начинаются с того, как ты тренируешь своё тело, чтобы переносить вес с одной ноги на другую.
Я могу отличить сальсовых людей, когда они начинают заниматься свингом. Можно опознать линдихоперов в танго. Или то, что пришлось пережить мне, — когда я попал в линдихоперскую тусовку, мне сказали: «Мальчик, а не занимался ли ты бальными танцами?»
Потому что я, конечно, годами вбивал в себя определённые сценарии движения, и от них невозможно отказаться за три секунды. Понятно: этот шлейф преследует тебя довольно длительное время.
Не то, чтобы я специально отказывался от моторных штампов. Но мне хотелось, чтобы по мне линдихоперы сказали: это линдихопер. И прошло, наверное, года полтора-два, прежде чем линдихоперы перестали говорить: «Ага, это бальник».
Потом то же самое произошло с сальсой. Когда я приехал в Ростов на «Третий фронт», я-то думал, что девчонки кинулись со мной танцевать, потому что я такой умелый сальса-танцор. Но, конечно, это было не так. Скорее, наоборот: они увидели, что я танцую сальсу, как несальсовый человек, и им стало интересно, кто это такой. Они мне потом рассказывали.
И очень долго люди говорили: да он вообще не сальсу танцует – это линди-хоп! И были правы, скорее всего. Теперь оказывается, что я всё-таки танцую сальсу. Но нужно разобраться, что я делал до того. (Смеётся).
То есть, каждый танец требует от тебя какого-то определённого характера действий. И это – именно то, что и называется этим танцем.
Я иногда в разговорах привожу такое сравнение: человек должен стать Штирлицем. Если он хочет танцевать сальсу, считайте, что он должен поехать в столицу государства Сальса и сделать так, чтобы не было видно, что он русский – то есть, например, из свинга. То есть, как в том анекдоте, когда Штирлиц прищуривает глаз или не достаёт ложечку из чашки. Это и есть те мелкие детали, которые называются сальсой.
Это и есть культура. У каждого человека – две руки и две ноги, и набор шагов во всех танцах примерно одинаковый. Другое дело, если мы ответим на вопрос, чем именно они отличаются. Вот тогда мы и придём к тому, чем сальса отличается от танго.
Поэтому для меня касино ничем не отличается от «нью-йорка» — это один танец. Другое дело, стиль салонный или не очень, это уже напыления, но в корне это – одно и то же, я уверен.
Человек должен стать Штирлицем. Если он хочет танцевать сальсу, считайте, что он должен поехать в столицу государства Сальса и сделать так, чтобы не было видно, что он русский – то есть, например, из свинга. То есть, как в том анекдоте, когда Штирлиц прищуривает глаз или не достаёт ложечку из чашки. Это и есть те мелкие детали, которые называются сальсой.
— В одном из интервью ты сказал, что с подозрением отнесёшься к человеку, который в одном жанре сидит больше пяти лет. Какова была мотивация после свинга заняться сальсой?
— Мне кажется, что многих людей в танцы толкает то, нравится им определённый стиль музыки или нет. Я вот до сих пор пытаюсь прикормить многих свинговых людей к сальсе, и наоборот. И кто-то приходит, а кто-то наотрез отказывается.
Есть, конечно, штампованные проявления сознания. Например, в наш клуб, где есть и свинг, и сальса, приходят муж с женой. И им, заранее, в общем, всё равно, чем заниматься. Они спрашивают:
— Что у вас есть сегодня?
— Сегодня понедельник. Свинг.
Они начинают потихонечку заниматься линди-хопом, им нравится. И через полгода я слышу:
— Фу, эта сальса, эта отвратительная музыка…
И мне хочется подойти и сказать:
— А если бы вы тогда во вторник пришли?
А есть другие люди – которые сознательно ищут свинг, сальсу или танго, — и тогда ты их ничем не сломишь. Я, конечно, пытаюсь им объяснить, что вот тут – не менее глубокая вещь и тоже интересна музыка. Но насильно мил не будешь.
А сам я сальсовую музыку любил вообще всегда. Помню, был 90-й год, мне было тринадцать лет, и я впервые увидел чемпионат по бальным танцам. А тогда плохой музыки – какой-то попсы с упрощённым битом «a la latino» не было. Были хорошие оркестровки, действительно, записи оркестров, и под это проводили конкурсы.
И потом какое-то время мне довелось под эту очень хорошую музыку танцевать, и она прям впечаталась в голову. Там был неплохой сон, под который нам приходилось танцевать то, что в бальных называют «румба». Хорошая «ча-ча-ча», потрясающая самба; она, конечно, к сальсовой музыке не относится, но к латиноамериканской.
Поэтому, когда я танцевал свинг, то не был каким-то ортодоксом, мне нравилась сальсовая музыка. И когда я увидел людей, которые под неё ещё и качественно двигаются, и при этом это был соушл, — всё сошлось, всё решилось.
К тому же, когда уже начал преподавать свинговый соушл, то был знаком с хорошими российскими музыкантами – фанатами латиноамериканской музыки. Кирилл Ипатов, Данила Прокопьев, можно называть ещё других, но именно с этими двоими я познакомился в первую очередь.
В том же клубе, что и я, они арендовали репетиционную точку, и поэтому их саунд-чеки мне приходилось слышать каждый день. Ну, по вечерам вместе тусоваться, а тут ещё пошла мода приглашать на сальсовые вечеринки живую музыку. И конечно, это не могло на меня не повлиять.
Очень много вещей они для меня расчистили. Например, я стал понимать, что музыкальные и танцевальные термины различны. То есть, до этого я мог сказать, как бальник: «Музыка ча-ча-ча». А на самом деле ча-ча-ча – это танец, а музыка там может быть гуахира, бугалу, сон монтуно и собственно ча-ча-ча. Оказывается, мир-то шире и богаче. Так что, для меня в своё время главной была музыка.
Есть штампованные проявления сознания. Например, в наш клуб, где есть и свинг, и сальса, приходят муж с женой. И им, заранее, в общем, всё равно, чем заниматься. Они спрашивают:
— Что у вас есть сегодня?
— Сегодня понедельник. Свинг.
Они начинают потихонечку заниматься линди-хопом, им нравится. И через полгода я слышу:
— Фу, эта сальса, эта отвратительная музыка…
И мне хочется подойти и сказать:
— А если бы вы тогда во вторник пришли?
— А как в сальсу вовлечь учеников? Вот приходят люди с улицы – опыта движения нет, уши не натренированы…
— Как сказал бы Лёша Алексенцев, собственным примером. Как эскадронных лошадей прикармливают? Под звуки выстрелов (Смеётся).
Надо просто сделать, чтобы у человека эта среда была в ушах. Как сказал Борис Борисович Гребенщиков, «музыка питает наши души». И если у тебя в голове постоянно играет «тыц-тыц», его ты и будешь любить.
Поэтому в своём клубе, по крайней мере, в том пространстве, которое я могу контролировать, я стараюсь ставить музыку, которая повлияла на меня, которая мне нравится. Без отклонений, без особых скабрёзностей. И это мало-помалу воспитывает.
Обучение танцам – это же воспитание в той или иной культуре. То есть, не то, что я беру на себя роль супермегавоспитателя, но в тех случаях, когда я ответственен за это, мне кажется, я могу эту роль на себя немного брать.
Поэтому те ребята, которые работают у меня в клубе, — не просто случайно пришли, и абы что они не поставят. При прочих равных у меня работают ещё и единомышленники. Жёсткости нет, но они однозначно не поставят музыку, которая могла бы испортить этот «музыкальный Фэн-шуй» в голове.
— И всё-таки для того, чтобы оценить богатство музыки, нужен опыт…
— Потихонечку-полегонечку…
— Но это соушл. В бальные танцы люди приходят, примерно понимая, что в ближайшие десять лет им придётся пахать и впитывать. В соушл люди приходят отдыхать, и совершенно не представляют глубину background’а, который им придётся освоить. Как заставить их остаться?
— В этом смысле мне повезло: клуб невелик, я не смогу привлечь сюда триста или пятьсот клиентов. И поэтому не стану ставить на дискотеках ту музыку, которая смогла бы привлечь как можно больше людей.
Я буду ставить музыку, в которую я верю. И, если люди остаются и подписываются на пребывание со мной в этих условиях, они подписываются и на эту музыку тоже. Значит, она заставляет их танцевать, и им приятно проводить под неё время — и значит, они будут её потихонечку слушать.
И если ты будешь понемногу показывать: «А посмотри, здесь какой саксофон, а вот здесь какое мясо, а тут начинают дудки, а вот тут – тимбальерос…» Постепенно люди слушают: «О, как круто!»
Ну, мне же тоже в своё время стали так прививать ранее упомянутые музыканты. А до того я относился к музыке, как к какому-то потоку. Для меня это был фон для танцев. И только потом я начал понимать, что музыка первична. И если она не качает, танцевать я не пойду.
И я понимаю, что этого не сделать за три секунды. Но, по крайней мере, из тех наборов, которые за последние лет пять-семь перебывали в «Касе», половина людей, может быть, больше, всё-таки ценят ту музыку, под которую мы здесь это делаем. И для нас общность по музыкальному признаку важна. Если это даёт фан, они остаются.
Конечно, в соушл народ остаётся на фан. Я понимаю: попали бы они в другой клуб, тоже, может, остались бы…
Обучение танцам – это воспитание в той или иной культуре. То есть, не то, что я беру на себя роль супермегавоспитателя, но в тех случаях, когда я ответственен за это, мне кажется, я могу эту роль на себя немного брать.
И если ты будешь понемногу показывать: «А посмотри, здесь какой саксофон, а вот здесь какое мясо, а тут начинают дудки, а вот тут – тимбальерос…» Постепенно люди слушают: «О, как круто!»
— А каковы составляющие фана, кроме музыки?
— Ну, это к британским учёным вопрос… Про музыку мы уже всё сказали. А кроме неё…
Опять же от чего меня может переть? Если музыка хорошая, то мне даже наплевать на тусовку. И если будет качать мою тушечку, то, наверное, будет качать тушечку и кого-то другого, если я там рядом нахожусь или пытаюсь как-то сообщить им эту историю.
С другой стороны, для меня фан – если я вижу хороших танцоров, ловких – бóльший процент. Или – совершенно необязательно быть продвинутым танцором, чтобы этот фан излучать.
Помню, в 90-е годы в Чехии меня поразил мужик. Он был в шортах, с пузом, но он так танцевал ламбаду, что я понял: двенадцать лет моей профессиональной карьеры – псу под хвост. Клянусь! Причём он даже особо не старался; не знаю, видел ли он, что я на него смотрю. Просто от души выделывал что-то, скорее всего, поперёк музыки. Ну, какая-то очень странная тема. Но я понял, что его прёт. Вот откуда он получил этот фан?
— И тебя как бальника не оттолкнула его нетехничность?
— Нет. Потому что я понял, что техничность может развиваться бесконечно. И в 90 ты всё равно будешь танцевать лучше, чем в 60 – это оттачивается ежедневными ежесекундными движениями…
Не оттолкнула – наоборот привлекла. Я понял, что на танцполе я ни разу так не отдавался. Я всё время что-то выполнял. Наверное, это похоже на животных в цирке – их натаскивают.
Кстати, уже после какого-то опыта в соушл мои бальные преподаватели сказали: «Вот теперь тебе и нужно идти в бальные! Ты был всё время каким-то зажатым. А теперь ты знаешь, где расслабить, где поджать – есть свобода. Теперь-то тебе и нужно в бальные танцы!»
И, может быть, они были правы, но к тому времени бальные перестали быть мне необходимы, потому что всё то же самое есть в соушл.
— А что тогда делать с заявлениями: «Меня и так прёт, я учиться и технику отрабатывать не буду»?
— Тоже сложный вопрос.
Не знаю, где здесь задор. Кто-то любит конкурсы, они его подстёгивают. Кто-то любит сравнивать себя с другими членами тусовки и отмечать: о, а за последние полгода этот вырос, стал танцевать лучше, чем я – разнообразнее, веселее. Всем нужен какой-то хлыст.
Но я почему-то всё время верил: этот хлыст находится в голове, в душе. То есть, человек всё время говорит себе: «Я хочу стать немножечко лучше. Хочу уметь танцевать. Чтобы не было пустого пафоса – этого люди тоже не любят». То есть, это всё время в голове надо затачивать.
И ещё для этого нужно постоянно смотреть – на хорошо танцующих людей, причём танцующих классно и просто. И по ним видно, что они много лет этим занимаются и оттачивают – не обязательно сальсовые движения.
Я познакомился в Вильнюсе с Шоном Бабатунде [4] – это преподаватель из Лондона, урождённый нигериец (кстати, урождённый йоруба). Он танцует элегантно и просто – не так, как бóльшая часть тусовки.
Многие, находясь в раже, вращаются, делают ещё что-то сложное. Но это не обязательно делать, чтобы приносить своему партнёру удовольствие. А на Шона я смотрел-смотрел две вечерины и думал: «Как же круто, как же гармонично! И при этом как же просто всё, как же в музыку. Нету понтов никаких».
Подошёл, спросил: Ты сколько танцуешь уже?
— Десять лет.
— И тебе не надоело? И ты не остановился?
— Нет. Потому что есть ещё африканские танцы.
Меня это поразило, потому что я тоже так думал. Я тоже знал, что есть какие-то глубины, что нужно идти не вширь, не в фигуры, а в понимание единства и гармонии танца. У меня всё время одни и те же слова, но я не знаю, как это ещё назвать.
Всё равно есть нечто, к чему ты пытаешься и никак не можешь приблизиться. К какой-то точке, когда ты хорошо танцуешь и доставляешь удовольствие всем вокруг. Вот это, наверное, и есть тот хлыст, который меня подстёгивает. А не то, чтобы танцевать ярко или быстро.
И спроси меня сейчас, что такое гармония, — я тебе не отвечу. Это в Китай надо ехать или к Далай-ламе. (Смеётся). Многие люди пытаются найти: где гармония, в чём? И я знаю много таких знакомых, которые не останавливаются, им интересно.
Кто-то любит конкурсы, они его подстёгивают. Кто-то любит сравнивать себя с другими членами тусовки и отмечать: о, а за последние полгода этот вырос, стал танцевать лучше, чем я – разнообразнее, веселее. Всем нужен какой-то хлыст.
Но я почему-то всё время верил: этот хлыст находится в голове, в душе.
— То есть, я так понимаю, ты на вечеринке можешь просто сидеть и смотреть на танцоров?
— Да.
— А как ты их видишь? Что должно быть в человеке, чтобы он тебя заинтересовал?
— Когда человек меня уже зацепил, я иногда включаю преподский мозг и пытаюсь понять, чем. Вот, до сих пор не знаю, чем зацепил тот кривоногий дядька.
Как-то сидел смотрел и выцепил человека, и понял, что смотрю только на него. Потом стал анализировать – а он, один из всех, танцует тот же стиль, что и я. То есть: «О, Боже мой, это «брейк на два», а остальные так не делают». Он где-то сливался с музыкой, где-то её подчёркивал, а остальные тоже танцевали под музыку, но не так. А тот человек полностью совпал с моим видением.
И потом – я не могу назвать это преимуществом, — но я довольно подслеповат. То есть, я узнаю людей не по лицу, но по тому, как они двигаются и танцуют. Зато могу в сумраке вечерины вычленить человека, хотя я не вижу его лица.
Думаю, на самом деле многие так могут. Но мне это даёт возможность смотреть без конъюнктуры – реагировать не на личность, а на моторику и на музыкальность. Мне и в бальных танцах это удавалось – с высоты восьмидесятого ряда увидеть внизу на танцполе среди двадцати пар какого-то человека.
Но в тот момент, когда человек меня цепанул, — я не знаю, чем. Сначала цепанул, а потом уже стараюсь разбираться. И чаще всего для каждого человека находится своя причина – плавность, гармония, музыкальность.
— А насколько вообще важно для человека ездить на разные фестивали смотреть на танцоров? Не всем это доступно.
— Ну, танец – это всё-таки проявление вовне. Поэтому сетчатка должна питаться хорошими гармоничными движениями. Мы не можем сказать, какими. Потому что есть вещи, которые мне раньше нравились – сейчас не нравятся. То есть, идёт развитие, точка отсчёта постоянно смещается.
Но, тем не менее, как «музыка питает наши души», «танец питает нашу сетчатку». И чтобы быть хорошим сальсовым танцором, не обязательно смотреть только сальсу, необязательно смотреть только соушл и только парные танцы. Развитие может прийти из совершенно неожиданных моментов.
Ещё мои преподаватели спортивных бальных танцев рассказывали мне, что зачастую брали консультации у педагогов, которые собственно в бальных мало что смыслили. Занимались с танцорами балета, фигурного катания.
И наоборот – они же приводили мне пример наших олимпийских чемпионов по фигурному катанию, которые однажды попросили быть на их тренировке…таксиста. Потому что, когда он их подвозил, им понравились какие-то его особенные замечания. И это помогло им продвинуться дальше, хотя выше был уже только потолок – они были чемпионами мира и Олимпийских игр.
— Но здесь ты говоришь о людях, которые имели опыт тренировок и движения во много лет…
— Да, наверное, эти примеры не очень хорошо работают. Но ведь в соушл человек приходит уже во взрослом состоянии, и его background очень много значит. Если человеку двадцать три года, а то и больше – у него же должны сформироваться какие-то склонности. Понятно, что это будет неверное минное поле, но нужно доверять ученику.
Есть же вопрос «нравится – не нравится», и всё это обсуждаемо с преподавателем. У меня были случаи, когда подходили ученики и говорили: «А вот так я бы не стала делать – мне так не нравится».
И для меня это маркер: «Ага, человек начинает думать, и мы с ним начинаем разбираться». Ведь «не нравится» тоже можно расшифровать – «некомфортно» или «стиль не нравится».
То есть, нужно, чтобы background человека сразу проявлялся, а не так, чтобы он приходил: «Я новичок, ничего не понимаю». Чутью ученика надо доверять, и его надо как-то продолжать воспитывать.
— Я немного про другое. Допустим, я хожу на сальсу и продолжаю при этом, условно говоря, пересматривать любимые записи Галины Улановой или Екатерины Максимовой. Но движения этих балерин на меня никак не накладываются; это – непересекаемые области.
— Накладываются-накладываются. Пересекаемые. Потому что, возможно без твоего сознания какие-то ходы и линии тела становятся привычны твоему взгляду. И, когда ты смотришь на других танцоров в сальсе, то понимаешь, что кто-то из них – сальсовая Уланова.
И это потихоньку начинает откладывать на тебя отпечаток. Ты и в сальсе начинаешь находить своих улановых и понимаешь: вот этот стиль мне нравится, а все остальные – нет. И начинаешь следовать за ними. Так постепенно и формируется стиль.
— «Смотреть» и «двигаться» — как связаны эти вещи? Притом, что с зеркалом мало кто из учеников работает и мало кто умеет.
— Это надо поизучать труды по психомоторике. Я помню, что в первом моём университете были всякие труды по устройству восприятия, но все они сводятся к тому, что эти вещи связаны.
— Да, но на занятиях в паре людей от зеркала чаще отгоняют. Потому что один из партнёров, воткнутый взглядом в зеркало, — это конец соушл.
— Ой, я и в клубе видел людей, танцующих, глядя в зеркало. Это редко, но бывает…
Скажем так: я убеждён, что танцор соло первичен. Потому что инструмент человека в танце – это его собственное тело. И чем лучше человек танцует соло, тем больше шансов, что он будет танцевать хорошо в паре. Есть исключения, но я в этом глубоко убеждён.
Если хочешь хорошо танцевать в паре, развивай собственное тело. Человек, который развивает свою пластику, координацию, моторику, по-другому держит руку своего партнёра, по-другому реагирует на его перемещения, чувствует динамику совсем на другом уровне. Если сказать короче, при прочих равных лучше танцевать в паре будет хорошо индивидуально развитый танцор.
Я убеждён, что танцор соло первичен. Потому что инструмент человека в танце – это его собственное тело. И чем лучше человек танцует соло, тем больше шансов, что он будет танцевать хорошо в паре. Есть исключения, но я в этом глубоко убеждён.
Если хочешь хорошо танцевать в паре, развивай собственное тело. Человек, который развивает свою пластику, координацию, моторику, по-другому держит руку своего партнёра, по-другому реагирует на его перемещения, чувствует динамику совсем на другом уровне. Если сказать короче, при прочих равных лучше танцевать в паре будет хорошо индивидуально развитый танцор.
— А если он при этом зациклен на себе? Если ему партнёр на фиг не нужен?
— Я допускаю, что есть такие случаи. Но надо просто сразу дать понять, что зеркало – это инструмент заточки тела — своего инструмента. Это – средство отточить движение, и не более того.
Это очень важный инструмент, и он нужен. В наших спортивных потугах мы тоже очень много использовали зеркало. А потом настолько же не использовали.
Поэтому если мы знаем, что человек пришёл, и танцы для него – просто фитнес и средства ухода за своей фигурой, — в этом нет ничего плохого, это – очень круто. И пускай он занимается соло как можно больше. Но если человек после этого хочет танцевать соушл, то после этого он должен идти на вечеринку, и там не должно быть зеркал.
Я думаю, что этот дуализм в целом и даёт интерес к соушл. Потому что есть очень интересные примеры – и самовлюблённого пребывания перед зеркалом на вечерине, и довольно дикообразного танцевания. Одно другого не исключает, и скорее мы должны обтачиваться о ту и о другую сторону этого точильного круга. А правда – где-то посередине.
— Куда сейчас развивается Фёдор Недотко?
— Как сказал Шон Бабатунде, «по счастью, есть Африка». Для меня Африка важна, поскольку она позволяет осознать какие-то вещи не только в сальсе, но и в свинге тоже – потому что всё это African American. Те танцы, которыми я сейчас занимаюсь в жизни, все с приставкой afro-, и поэтому я ею занимаюсь. Но чем больше я занимаюсь, тем больше понимаю: это просто пропасть, там невиданно. Надеюсь, это помогает мне развиваться.
Кроме того, есть люди, которые всё время дают мне возможность посмотреть в разные стороны. Например, сейчас моя подруга увлекается бибоп, причём конкретно бибоп UK style, то есть тем, что развивалось в Лондоне в 1970-х годах. Я не разделяю её увлечений, но какие-то вещи меня потрясают. Я понимаю, насколько широко люди могут мыслить, насколько другими путями они идут.
Я иногда пытаюсь посмотреть, как люди занимаются брейком или апроком. Понятно, что я не стою на грани хенд-стендов или геликоптеров, но стиль мне нравится. Я понимаю, что корни те же – они в румбе, в Африке, но стиль совсем не такой.
И вот эта попытка изменить привычки своего тела мне кажется перспективной. Потому что мы не знаем, что получится на выходе. Это должно быть прикольно. То есть мне интересны «сопутствующие товары», скажем так.
Я пытаюсь танцевать под непривычную музыку – это тоже накладывает отпечаток. Пытаюсь миксовать два своих конька — свинг и сальсу. Собственно, я и раньше пытался это делать, за что слыл фриком. Но раньше я переживал по этому поводу, а теперь тешу себя надеждой, что перестал переживать и начал понимать, как это круто.
Мне кажется, что люди высокого полёта, на которых я ориентируюсь, — все немножечко фрики, и это хорошо. Потому что мейнстримеров всегда много.
— Но ты сейчас проповедуешь идею анти-соушл…
— Отнюдь. Есть записи из «Палладиума» 1950-х годов. Сейчас мы считаем это классикой мамбо, но тогда, мне кажется, это были странные вещи. То же самое с линди-хопом. Линди-хоп раньше считался довольно фриковатым танцем. Линди-хоперами считали себя очень немного людей, которые пытались вырваться за рамки тогдашнего соушл.
Теперь линди-хоп поменялся, а я пытаюсь вырваться за рамки нынешнего соушл. Вряд ли это будет мейнстримом, но, по крайней мере, хуже от этого никому не станет.
__________________________________________________
