Сальса как воплощение мечты о Великой Колумбии. Или о мировом господстве социализма. А как вам предвыборная кампания в ритме меренге? Странные люди эти латиносы. И Loo Yeo тоже хорош: неожиданные вопросы, неожиданные ответы…
Есть тема, которая вызывает не менее страстные споры, чем происхождение сальсы. Причём каждая из сторон в них утверждает, что её точка зрения – самая верная, поскольку сальса является частью их самих, они – её владельцы. Что заставляет нас думать так?
Культурная идентичность
Многовековое совместное существование европейцев, африканцев и индейцев породило в Карибском регионе обширную диаспору креолов. Сначала эти люди жили в неопределённости: белые презирали их за «нечистую кровь», а африканцев они сами сторонились из-за унизительных условий, от которых те страдали.
Но по мере того, как колонии уклонялись от испанских культурных корней, люди смешанной крови начали представлять свой собственный культурный идеотип. Доказательства этому существуют, но должны быть рассмотрены в контексте своего времени, с учётом феминизации, которой подверглись литература и музыка, когда большинство авторов составляли мужчины.
Исследуя творчество пуэрториканского поэта XIX века Мануэля Алонсо Frances R.Aparicio писал:
«Алонсо изображает пуэрториканскую женщину – креолку или мулатку – как обладательницу томности, полученной от европейских предков, и чувственности, унаследованной от африканских».
Далее Aparicio рассматривает ассоциацию белой женщины с данзой, а креолки с пленой. Тем не менее, и креолки, и музыка, с которой они ассоциировались в некоторой степени стали восприниматься как символ культуры колоний в целом. Общее использование слова «mulata» в сальсе опровергает то, что музыка в Латинской Америке может использоваться как инструмент для определения культурной идентичности.
Сальса так же символизирует мечту о латиноамериканском единстве. Таковы были мечты Симона Боливара о Великой Колумбии: Единая нация объединенных людей. В реальности же Латинская Америка страдает от раздробленности, беззакония, политической нестабильности, нереализованного потенциала.
Ruben Blades намекает на те же мечты кратким комментарием в своём альбоме Son del Solar. Сальса – это проявление великих вещей, на которые способны латиноамериканцы. Это – музыкальное воплощение Великой Колумбии.
Не будучи латиноамериканцами, европейские испанцы претендуют на владение сальсой из-за общности языка. Но латиноамериканцы, учитывая все прошлые разногласия, считают, что у испанцев нет такого права. Здесь культурная идентичность начинает мешаться с национальной.
Национальная идентичность
Использование сальсы как символа национальной идентичности можно связать с двумя факторами – потерей национального суверенитета из-за вмешательства США и относительной неспособности американских солдат к танцу.
Доктрина Монро 1823 года стремилась ограничить влияние европейцев в Северной и Южной Америке. (Примечание переводчика: Декларация принципов внешней политики США, озвученная в Послании к Конгрессу президента США Джона Куинси Монро, кратко формулируется как «Америка для американцев». Священный союз России Пруссии и Австрии предложил американцам вмешаться в войну Испании с колониями и восстановить испанское господство в Латинской Америке. В ответ США декларировали невмешательство в дела испанских колоний и предупредили европейские державы о недопустимости вмешательства в свои). Но уже президент Рузвельт (1904) стремился оправдать вмешательство США по всему западному полушарию. В результате, защищая свои экономические и политические интересы, США вторглись в целый ряд стран Карибского бассейна. В ответ латиноамериканцы использовали музыку и танец как форму культурного сопротивления.
Так американская оккупация Доминиканской республики (1916-1924) привела не только к национальной обиде, но и к распространению меренге Cibaeño – варианта этого танца из провинции Cibao.
Павел Аустерлиц писал:
«Доминиканское творчество не только породило гибкие и тонкие мотивы меренге, с которыми не могли справиться неуклюжие американские оккупанты, но и превратили движения неуклюжих морских пехотинцев в новую выразительную форму».
Меренге – пожалуй, наиболее яркий пример использования музыки и танца для обозначения национальной идентичности, интересна и степень использования этого танца. Шесть лет спустя, в 1924 доминиканский диктатор Рафаэль Трухильо основал на меренге всю свою президентскую кампанию, и далее покровительствовал этому жанру всё время своего пребывания у власти.
Политическая идентичность
«Сохраните Гавану для завтра» (‘Save Havana for mañana’) – это лозунг кубинцев Майами, которые не могут или не хотят вернуться на Кубу победившей революции Кастро. Они яростно отстаивают «свою» музыку, которую воспринимают как «весть из докастровских времён», символ всего хорошего, что существовало до Кастро. Для них Куба не имеет никакого права собственности на эту музыку. Они всячески подчёркивают свою отдельность от современной Кубы и отрицают любой намёк на её законность.
По контрасту с Майами, у социалистических движений за рубежом прочно ассоциировалась с образом Че Гевары. Социалистическая Куба обладает рядом черт, которые делают её мечтой маркетинга – мощными инвестициями в здравоохранение, образование и культуру, угнетением со стороны «империалистических» держав и деятельностью правых группировок. Всё это позволяло изображать сальсу, как музыку низов, её рост – как следствие разрушения классового общества. Так сальса превращалась в идеальный инструмент продвижения социалистической идеологии.
Но нигде вопрос о собственности не стоит так остро, как в спорах между кубинцами и нью-йоркскими пуэрториканцами. Для «ньюйориканцев» сальса – это нечто, сделанное ими. Музыка, которой они позволили остаться в живых, когда исчез кубинский импульс. И именно благодаря их усилиям – музыкальным лейблам Fania и RMM, радиостанциям и клубам, живым представлениям, — сальса продолжает развиваться.
В то же время для кубинца «сальса» — это слово, придуманное для того, чтобы скрыть истинное кубинское происхождение этой музыки, отрицающее их право собственности на неё. Так у американских лейблов когда-то была привычка тиражировать песни кубинских композиторов без указания их имён. Вместо этого они использовали значок «DR» — «права защищены».
Говорит Charley Gerrard (1998):
«Идея была в том, что кубинские композиторы, которые не могли получить свои авторские отчисления из-за ухудшения отношений двух стран, получат деньги, как только отношения наладятся. В итоге широкая общественность не была осведомлена о том, сколь огромное количество музыки кубинских композиторов записывают артисты Fania».
Правда, крах корпорации RMM, вызванный неуплатой гонораров, опровергает это утверждение и намекает на коррупцию, аналогичную той, которую кубинцы пережили во времена режима Батисты.
Перспектива: Право собственности и владение
Есть два интересных определения собственности. Оба они касаются владения и прав на него: 1) исключительное право владения, 2) владение с правом передачи во владение другим.
Если когда-нибудь в мире существовало слово, способное описать происхождение сальсы, то это слово «креолизация». Не «гибридизация» — этот термин слишком стерилен, лишён всевозможных оттенков значения, связанных с расами, культурами, цветами кожи, которые есть у «креолизации».
Учитывая всё разнообразие линий в развитии сальсы, как мы можем сейчас считать, что это «креольское» принадлежит какой-то отдельной конкретной группе? Если включение разнообразных элементов – суть наследия этой музыки, какую пользу способно принести ей право исключительной собственности на неё?
Транснационализация и адаптация к местным условиям в каждой стране ещё более усугубляет проблему. Если не сейчас, то в скором времени сальса перестанет восприниматься как «собственность» латиноамериканцев. Уже сейчас в разных местах сальса обозначает разные вещи – хотя слово остаётся единым.
Всё это – убедительный аргумент, чтобы утверждать – сальсой не владеет никто, но все мы можем обладать ею – каждый из нас.
На этом самом общем уровне, где каждый находит для себя собственное определение сальсы – как мы можем утверждать, что ваше – полностью совпадает с моим. И вместо того, чтобы говорить друг другу о том, во что мы оба должны верить, мы оба можем попытаться понять, чем сальса может быть.
И если мы близки к решению посвятить часть нашей жизни этой цели, может быть, после некоторого времени, проведённого в этой погоне, мы поймём, что сальса – это нечто, что пришло владеть нами.
Поговорка аборигенов гласит: «Высокомерный человек думает, что он может владеть горой, но она всё ещё будет на месте, когда он и его дети уйдут».
