Героями наших прошлых материалов были, главным образом, преподаватели. Однако сальса – это не только они.
Как поддерживать работу школы танцев и не уйти в минус. Что важнее для руководителя школы – уметь танцевать или уметь продвигать и координировать. Какие слова и поступки учеников выносят мозг. Об этом и не только мы беседуем с Юлией Маныкиной, руководителем студии «Inside» (Саратов).
— Для начала давай разберёмся. У тебя в графе «родной город» стоит «Мюнхен»?
— Магдебург. У меня там служили родители, в военной комендатуре. Но в три месяца меня оттуда уже забрали. И с тех пор у нас с Германией чисто дружеские отношения…
— А как появилась сальса?
— Сальса появилась внезапно, из музыки. В Саратове создавался проект «Brimba orchestra» — первый саратовский оркестр кубинской музыки. И меня угораздило немного поучаствовать в их создании — в качестве менеджера, наверное. Как-то так.
И однажды мне позвонил их создатель, перкуссионист, и сказал: «Вот мы сальсу играем. А есть ребята, которые её танцуют. Пошли познакомимся?»
Мы пришли на сальса-вечеринку. Тогда вечеринки в Саратове устраивала единственная школа, то есть, она в принципе была одна.
Я всё это увидела – и на следующий день уже была на тренировке, потому что устоять было просто невозможно.
— То есть, школа к тому времени уже была?
— Да, была. Им сейчас, по-моему, шесть лет.
— А что было дальше?
— Всё радостно продолжалось до определённого момента. Мы с удовольствием ехали на занятия, всё было хорошо. К тому времени у меня за спиной было уже несколько лет восточных танцев. Поэтому мне казалось, что всё идёт легко.
Дальше начались мастер-классы. Сначала к нам приезжал Алексенцев, и вроде тоже всё было нормально. А потом я начала ездить сама. И вот тут поняла: что-то не совсем так.
Когда меня спрашивали: «Юль, а ты чего сейчас делаешь?», — я думала: «Ну, вот, так меня учили». А оказывалось, что следует делать всё иначе.
И я поняла, что, наверное, не всё так солнечно, как мне казалось. Перестала посещать занятия в той школе и стала ездить по мастер-классам и фестивалям, смотреть, учиться. В том случае это оказалось гораздо эффективнее.
— А в чём была проблема – в школе или в твоём восприятии?
— Дело было в опыте. Просто на тот момент ребята-преподаватели сами учились так, как могли.
Я ни в коем случае не преуменьшаю их заслуг. Действительно, сальса в Саратове началась с них, и они – большие молодцы, что дали ей первый импульс. Потому что дальше сальса начала интенсивно развиваться, а когда-то они пытались её запустить. Но, увы, то, что они делали, было во многом слабо, неграмотно и некорректно.
Сейчас, по сравнению с тем, что делали тогда, они очень выросли. Но тогда информация, которую они давали, сильно отличалась от того, что принято во всём мире. Не хватало опыта, знаний, техники у самих преподавателей.
— И при таком уровне танцевания в Саратове возник первый оркестр, который играл эту музыку?
— Это не было связано с танцами. Просто приехали ребята, которые некоторое время прожили в Москве, играли в оркестре «Самбатерия». А потом двое из них вернулись в Саратов и решили продолжить. Собрали саратовских музыкантов и очень даже неплохо стали играть. Сейчас, к сожалению, не играют.
— А как ты оказалась там менеджером? Не имея представления о культуре?
— Абсолютно не имея представления. Но вообще для меня менеджер – это именно управленец. То есть, не нужно быть специалистом в той области, которую ты продвигаешь, если ты умеешь именно продвигать и развивать.
Попала туда я совершенно случайно – через восточные танцы. Они делали мастер-класс, точнее говоря, небольшой концерт, по разным барабанам. Там были представлены, в том числе, арабские барабаны, и они искали танцовщицу, чтобы показать, что такое табла.
Они пригласили меня. А дальше, слово за слово, оказалось, что я и пела когда-то. Они говорят: «А нам нужна вокалистка!» «Ну, — думаю, — с вокалом – это, наверное, нет». Хотя попела с ними на целых двух концертах. После этого решили, что всё-таки лучше я буду заниматься продвижением. (Смеётся).
— А откуда это всё в своё время взялось? Восточные танцы, вокал…
— Вокалом занималась давно, мечтала поступать в консерваторию на классический вокал. Пыталась петь оперетты. Но потом заболела, пострадали связки… С тех пор с вокалом завязала, просто люблю и немножко пою для себя.
А танцы были всегда. Мама всю жизнь отдавала меня в разные секции. Сначала водила на художественную гимнастику, потом я несколько лет занималась тхэквондо. То есть, были разные виды активности.
Восточные танцы появились тоже благодаря маме – она меня буквально пинком запихала на занятия. Мы занимались йогой в фитнесс-клубе, а после этого были уроки по танцу живота. Я говорю: «Ой, хочу! Но боюсь!» Она отвечает: «Ну-ка, давай!» Ну, и вот уже больше одиннадцати лет занимаюсь, остановиться никак не могу.
— Как возникла студия «Inside»? Как появилась идея, и чем студия отличается от обычной школы танцев?
— «Inside» возник как подарок от Вселенной. Потому что был достаточно тяжёлый момент в жизни, когда было непонятно, куда дальше идти и как развиваться – уехать из Саратова или остаться? И я просто попросила: «Город, дай мне знак!»
Пришла домой и увидела ВКонтакте сообщение от человека, которого до этого видела, может быть, несколько раз в жизни. Я знала, кто это такой, но мы никогда не общались. Он писал: «У меня есть помещение в центре. Давай встретимся, может быть, ты придумаешь, что там можно сделать».
Я приехала туда и поняла: всё! Я вижу здесь полы, вижу зеркала. Я знаю, как должно быть.
Ему моя идея понравилась, и мы начали работать. Он меня полностью поддержал, за что ему – огромное спасибо.Потому что без этой помощи не было бы не то, что «Insid’а» — не было бы никакой школы танцев, даже маленькой студии.
Пришло помещение и, помимо этого, в городе высвободился творческий потенциал. Несколько моих друзей-преподавателей как раз незадолго до этого ушли из студий, где работали – по разным причинам. Но у них осталось желание преподавать – а было негде. И они как раз искали, где бы себя применить. И тут как раз получилось, что у меня есть возможность, а у них есть желание и силы, способности.
Началось всё с того, что близко, — с сальсы и восточных танцев. А потом обросло – сейчас у нас более двадцати направлений – современные танцы, йога, стретчинг. А ещё студия звукозаписи, тату-салон, массаж. В общем, такое место, как в Греции – «всё есть». Всё, что нужно для радости.
— А как поддерживать такое экзотическое место — школу танцев — в небольшом городе? На то, что люди уходят, жалуются устроители даже в Москве, где аудитория неисчерпаема.
— В нашем случае это даже проще. В Москве, я думаю, всё пресыщено. И подход такой: если закроется одна школа, всегда можно найти другую. А здесь не так много школ – хотя на наш город, я считаю, достаточно. Но особенность в том, что мы больше показываем и рассказываем.
То есть, люди просто не знают, что можно проводить время вот так. Что не обязательно тусить во дворах с пивом, а можно пойти и здорово потанцевать. Почувствовать столько же, если не больше, удовольствия, быть счастливым и иметь друзей, которые тебя принимают таким, какой ты есть.
На мой взгляд, это возможно только в танце. Из тех вариантов досуга, которые я вижу в Саратове, — только в танце. И благодаря тому, что мы делаем очень много открытых городских мероприятий, — танцуем в парках, на больших городских событиях, -люди это видят. Они понимают, что такое бывает. Они приходят, пробуют, и очень многие остаются.
Например, всё прошлое лето мы танцевали в нашем Центральном парке, там многие люди увидели сальсу впервые. В итоге за лето мы набрали три группы по сальсе и бачате; для лета это – очень большой результат.
А в этом году, когда мы опять начали танцевать, люди уже приходят и знают, что оно будет. То есть, даже если они не идут на занятия, приходят по субботам смотреть на нас, кушать мороженое, участвовать в мастер-классах…
То есть, это совсем другое восприятие. И мы, конечно, стараемся, чтобы как можно больше людей об этом знало, больше танцевало. Просвещаем, что ли, людей.
— Но тогда возникает вопрос. В Москве тоже есть оупен, который в начале 2000-х был собранием хорошо танцующих людей, и это была определённая реклама для школ.
Но если появляются люди, которые участвуют в мастер-классах, но не приходят в школы, потом они начинают танцевать. То есть, мы получаем некоторое количество плохих танцоров, которые думают, что умеют. Что с этим делать?
— Ну, есть люди, для которых важен танец как процесс и такие, для которых важно качество. И те, и другие будут всегда.
При этом мы делаем очень много для того, чтобы сальса в Саратове развивалась качественно: делаем фестиваль, привозим хороших преподавателей. То есть, стараемся по-разному развивать людей.
Но здесь я столкнулась с проблемой, которая меня просто поразила. В октябре прошлого года я делала фестиваль «Casa del Sol», там были заявлены двое кубинцев, Алексенцев, Телия, Денис Романов – то есть, люди, у которых надо учиться-учиться-учиться.
И когда я говорила: «Ребята, вот, я вам везу людей – идите! Нет денег? Не проблема! В рассрочку, хоть на полгода!» — мне отвечали: «Ну, у Алексенцева я уже была пару раз. Ну, кубинцы – румба будет? Да я уже была на румбе…»
Для меня это стало выносом мозга – как так можно? «Была на румбе» — это что? Быть и уметь – разве это одно и то же?
То есть, есть люди, которые думают, что у них всё хорошо. Ну, ОК, танцуйте себе на здоровье. Но не калечьте моих учеников.
Каждый получает от сальсы то, что хочет получить. Я могу только предложить варианты развития, а заставить людей быть лучше и качественнее в танце я не могу. Поэтому приходится просто смотреть и быть аккуратными.
Мы очень много внимания учеников обращаем на технику безопасности: что делать, если партнёр выламывает вам руки, девочка – наступает на ноги, и всё остальное.
Я поняла: если я не могу повлиять на уровень танцевания в городе вообще, значит, я это буду делать только в своей школе. Пусть моих учеников на танцполе будет видно. Вот и всё.
— А как сподвигнуть на развитие собственных учеников? Два с половиной года, которые существует «Inside» — это как раз срок, чтобы выйти на уровень «лучший в городе». Потом возникает искушение остановиться.
— У нас есть Ваня Маркин. Пока не представляю, что значит «быть лучше Вани Маркина», потому что Ваня тоже растёт очень быстро.
— Хорошо. Как сделать, чтобы на мастер-классы в другие города ездил кто-то, кроме Вани Маркина?
— Вот я недавно сидела в коридоре… У нас во всех классах стеклянные двери – специально, чтобы можно было подсмотреть, не мешая занятию. Так вот, я посмотрела, что делают ребята на тимбе у того же Вани Маркина. И я поняла: если б меня в своё время так учили, у меня сейчас был бы уровень прям…хороший. То есть, сейчас у наших ребят есть очень много всего, чтобы стать хорошими танцорами.
Я не думаю, что они готовы к преподаванию – в ближайшем будущем, но они сейчас качественные. Очень удобные партнёрши, аккуратные, техничные партнёры; сейчас они активно набирают колорит. То есть, уже не бояться, вставляют в сальсу и румбу, и афро, и реггетон.
Я вижу их рост над самими собой. И общий уровень несравним с тем, что было в Саратове на танцполе год назад. Стало намного интереснее.
Каждый получает от сальсы то, что хочет получить. Я могу только предложить варианты развития, а заставить людей быть лучше и качественнее в танце я не могу.
Я поняла: если я не могу повлиять на уровень танцевания в городе вообще, значит, я это буду делать только в своей школе. Пусть моих учеников на танцполе будет видно.
— И всё-таки. Как сделать так, чтобы народ ездил на фесты в другие города?
— Ну, мы своим примером пытаемся показать…
Я вспоминаю своё сальса-детство. Когда наши преподаватели впервые съездили на «Препод-пати», они вернулись с горящими глазами и сказали: «О! Там так всё круто, но там только для преподавателей. Вам туда ещё рано». И у нас было ощущение: «Надо тянуться туда, к свету. Но страшно, мы пока ещё маленькие».
Сейчас своих мы воспитываем наоборот: «Смотрите, езжайте».
«Inside» — прямой представитель многих фестивалей. Мы даём ребятам как можно больше информации, и они ездят.
Я очень рада, что они почувствовали вкус путешествий. Приезжают окрылённые, с новой техникой, с новыми связками, с новым ощущением себя в танце. Правда, у некоторых начинается: «Ооо, нет! Я – дерево!» Тогда с этим как-то работаем, занимаемся, что-то человеку объясняем.
Пока мы сами развиваемся, развиваются и наши ученики. А мы за этим очень следим. То есть, если кого-то сюда привожу, мы 100% берём персональные занятия именно для своих преподавателей. Если мы куда-то едем, и я могу помочь своим преподавателям финансово, то обязательно помогаю. Чтобы у них была возможность самим развиваться.
Это же и вдохновение, и новые силы, и новые знания, которые мы можем потом передать.
— И грамотное вложение в персонал…
Да, надеюсь, что так.
— А кто за последний год был с мастер-классами в Саратове?
— Сейчас постараюсь вспомнить… Был Джордано Дубергер, Юля Телия, Лёша Алексенцев. Недавно была Инга Фоминых в гостях. Был Маркос. Заславский был – кстати, не в нашей школе, но тем не менее.
— А как, с точки зрения организатора, не вылететь в трубу, делая такое количество привозов?
— А у меня, как ни странно, нет цели на этом заработать. Есть цель не прогореть, а заработать – это вторично. Ну, заработаю я тысячу — ОК, пять тысяч – вообще круто. А так мне вообще-то всё равно – важен результат.
То есть, вот Юанки — очень интересный танцор, который сейчас работает в Астрахани. Он к нам приезжал дважды. И я вижу: другая техника, люди выходят другие, в них что-то меняется. Это для меня важнее понимания, что «о, я заработала двадцать тысяч рублей!»
Я потому и использую все возможности для людей. То есть, нет денег? – ОК, принеси потом. Плюс я ушла от обычной политики повышать цены ближе к мероприятию. Просто поняла, что это ни фига не стимулирует людей оплачивать раньше. Только создаёт панику у тех, кто до последнего не может определиться, успевает он или нет.
Почему если у человека были какие-то вопросы, он обязан платить больше? Я просто ставлю хорошую среднюю цену – и получается, что всем удобно.
И кстати, серьёзный вопрос: слишком много привозить преподавателей – тоже не очень хорошо. Это правда. В этом году мы привозили меньше, и я специально не стала добавлять, хотя были интересные предложения от людей, готовых к нам приехать. Я просто понимаю, что не наберу зал – потому что опять: «А? Кто? А я у него уже была».
Ну зачем с таким подходом людям давать возможность? Для своих учеников я привезу, остальным – хотят – пожалуйста, не хотят – не надо.
— А по какому принципу отбираются люди, которые привозятся?
— Во-первых, я должна их знать сама, и они должны для меня обладать авторитетом. И, во-вторых, должна понимать, с какой целью я сейчас привожу именно его.
Например, у нас качают афро, и не хватает какого-то заряда. Или хочется чего-то необычного. Вот под этот вопрос мы привезли Джордано и поставили ему в программу танцы, которых в Саратове ещё не было – мозамбик, пилон. И, соответственно, для тех, кто не ездил на фестивали, это было вообще впервые.
Или, например, мне нужна хорошая «линейка». Соответственно, сейчас я жду Диму Ганзевича, полгода уже жду. И я понимаю, что он даст хорошие, качественные занятия, потому что помню, как в Тюмени на танцполе он за пять минут на пальцах объяснил мне все принципы ведения в «нью-йорке». Круто. И я знаю, что ученики это получат. То есть, мне важно качество.
— А кто-то говорил, что менеджер не должен разбираться в предмете…
-Ээээ…. Я говорила о другом – о том, что менеджер должен знать технологии продвижения и механизмы. А разбираться в предмете можно научиться достаточно быстро. Я не говорю, что можно стать техничным танцором, – просто понимать, о чём речь.
— Кстати, ты сама выросла как танцор в процессе понимания, кого надо привезти туда-сюда, сейчас? Берёшь персональные занятия?
— Я думаю и чувствую, что выросла. Причём, вот что интересно. Я достаточно много пропустила из-за беременности и рождения ребёнка. А сейчас вышла просто вести тренировки. Первый мастер-класс, на котором я полноценно присутствовала, был у Инги Фоминых, в начале июня. А до этого почти год почти не танцевала.
Ну, то есть, я, конечно, танцевала до девятого месяца, но так, как можно танцевать с животом. А вот сейчас начала вести тренировки и с удивлением обнаружила, что танцую как-то по-другому. Не хуже, не лучше, а появился какой-то другой стиль. Не знаю, моё тело чувствует себя иначе.
— Кстати, а каково это – сочетать довольно заметную активность – руководство, привозы, разные направления, которые периодически возникают в «Insid’е» — с существом по имени Таисия?
— Ну, не очень легко, но при этом с большим удовольствием. Таисия с четырёх недель со мной в «Insid’е».
Собственно, в первый раз, когда её вынесли из дома, она вела со мной новогоднюю вечеринку. С тех пор она всё время здесь и танцует вовсю. Когда слышит реггетон, просто не может на месте сидеть. И дэнсхолл тоже очень любит.
Хотя, естественно, без помощи мне бы было очень сложно. Мне очень помогает моя мама, которая с ней занимается достаточно много времени. И, соответственно, у меня остаётся ночь и кусочек дня, чтобы поработать.
Потому что «Inside» — это, по факту, такой же ребёнок. Наверное, на сегодняшний день даже сложнее, потому что у него начался переходный возраст. Три года, первый кризис и всё такое… (Смеётся). Но Таисия великолепна, она даёт мне возможность поработать, и я ей очень за это благодарна.
Она даже, в какой-то степени, меня мотивирует. Потому что я понимаю: она начнёт ходить и пойдёт по тренировкам. И я знаю, что там всё будет хорошо.
То есть, маленьких с такого возраста у нас, конечно, нет. Но я понимаю, что не смогу не пустить её в зал потанцевать брейк-данс с мальчиками, которых она очень любит. Пойдёт, будет там в уголке ковыряться.
А каковы твои личные мотивы сейчас заниматься «Insid’ом» и менялись ли они? Когда начинаешь новое дело, обычно есть романтический период, но потом ведь начинается выгорание…
— Нет, выгорания не было, и, я надеюсь, мы избежим этого этапа, просто разумно расходуя ресурсы. Появилась осознанность.
Поначалу какие-то вещи мы делали интуитивно – чаще угадывая, иногда, может быть, проигрывая; но, тем не менее, всё получалось. А сейчас всё стало намного…понятнее, что ли.
Во-первых, я стала гораздо больше понимать в ситуации с сальсой в России вообще. Когда мы открылись, я только начинала разбираться, что вообще происходит, какие есть события, у кого какие школы в других городах. Сейчас я больше в теме, больше общаюсь с преподавателями высокого уровня.
И я понимаю, что какие-то вещи действительно поменялись, но не настолько, чтобы я сказала: мы стали всё делать по-другому. Просто стали делать качественнее, глубже, интереснее. И поняли, что нам уже тесно, решили развиваться дальше. Вот, сейчас открываем филиал в городе Энгельс, наш город-спутник.
Флеш-моб на дне рождения школы
Там тоже будет целая большая школа, два этажа, с кучей направлений. Я считаю, что у них потенциал даже больше, чем у Саратова, очень на это рассчитываю.
Многие преподаватели там будут наши, саратовские, есть некоторые местные, но такие, за которых прям вот не стыдно. Я думаю, что атмосфера студии и качество преподавания – это главное. Поэтому мы к этому очень ответственно относимся.
— Можно ли сказать, что атмосфера – это вообще то, ради чего всё делается, потому что, с учётом разных финансовых поблажек участникам, делается, так понимаю, «в ноль»?
— Кто сказал про ноль? Я так не говорила. У меня, кстати, не было ни одного мероприятия, которое бы я провела в минус. Ну, и в ноль, если честно, тоже не было.
То есть, в итоге внимание к качеству даёт и финансовый результат. Результат и какой-то авторитет школе, потому что ученики знают: мы плохого не посоветуем. И вообще – если это в «Insid’e» — значит это хорошо, качественно. А в итоге всё это работает, в том числе, и на финансовый результат.
— А как держать марку, понимая, что прибыль ограничена? Можно же сорваться и сказать: «Ладно, здесь схалтурю, но выручу больше».
— И что? Один раз схалтуришь – больше не придут. Да я сама себя уважать не буду после этого. Это мой личный принцип: должно быть только хорошо. Или – зачем тогда? Поэтому другие варианты даже не рассматриваются: делаем хорошо или не делаем.
Если я понимаю, что не смогу организовать прилично, я просто отменю.
— А как выглядит сальса в России сейчас твоими глазами? И что там изменилось за то время, пока вы в сальсе?
— Мне сложно говорить про то, что там изменилось – я не настолько хорошо знала её тогда, когда мы начинали. Не скажу, что знаю и сейчас – потому что я на год выпала из всех крупных событий.
Но мне кажется, что отношение, о котором мы говорили: «Ах, кубинцы, да я на них уже была!» — сейчас происходит у всех.
Я вспоминаю нас, когда мы начинали – нам включали музыку, и, пока её не выключат, мы танцевали – просто не могли без этого. А сейчас люди ведут себя как-то по-другому: стали больше знать, больше разбираться, чувствовать себя немножко иначе. Этот сумасшедший фанатизм сменился…сложно подобрать слово… Это не пафос, конечно, но люди стали избирательнее, спокойнее.
Формируется ли «русская нордическая сальса»? В какой-то степени, да. Хотя всегда есть новички, которые с огромными глазами рвутся в бой, и мне кажется, за счёт этого происходит энергетическая подпитка всей тусовки.
Насчёт «русской сальсы» — не знаю. Приезжаешь в один город – люди танцуют так, в другом – так. У всех по-разному.
Хотя в целом всё как-то выравнивается. То есть, во всех городах есть более или менее сильные школы. Везде более или менее знают, кто такой Элегуа.
Общий уровень, конечно, растёт. Потому что стало больше информации, больше носителей, у которых этому всему можно поучиться. Вырос и общий уровень преподавателей – то, что они давали два года назад, сейчас дают совершенно по-другому, интереснее, глубже.
Все растут. Хорошо.
