Об истории съёмок знаменитых клипов группы «Cuba Jam», о том, что нужно сделать, чтобы любителей сальсы в России стало больше. А главное – о том, что, если о чём-то мечтаешь, надо просто начинать делать.
— Как в Вашей жизни возникла сальса?
— Это был, наверное, конец 2005 года. Я развёлся, у меня образовалось много свободного времени, и я подумал, что надо начать чем-то заниматься. И вот на Кузнецком мосту было кафе «Час пик», а в нём — вечеринки. Я оказался там случайно, увидел, спросил, что это такое. Мне назвали слово «сальса», я пришёл домой и набрал его в поисковике. Оттуда полезли какие-то школы, я просто выбрал одну из них…
— А когда родилась идея танцы снимать?
— В 2010 году, когда мы с Антоном Щербаком и девочками сделали проект «2mambo», и потом с шоу «Funky Baobab» ездили в Питер, Минск. И когда мы поехали в Ригу, я взял с собой мыльницу Sony, просто чтобы пофотографировать. Там была функция съёмки видео, и, дурки ради, я снимал, как мы там живём, «помахайте ручкой» — как все делают.
А потом мы ехали обратно, и я начал рассказывать, что всегда мечтал иметь какое-то отношение к кино. Мне казалось, что-то такое я ощущаю: как это сделать круче, с какой точки это бы снять… И ребята говорят: «А что ты, собственно, не сделаешь?» И я подумал: «И правда». И на movie maker’е в обычном Windows порезал съёмку, поставил фоном какую-то музыку. Знакомым понравилось.
В том же году осенью мы поехали в Берлин, там я на ту же камеру снимал уже специально. Но первый ролик был лучше, мне кажется.
Потом целый год ничего не происходило. Было много работы в школе, и я ещё копил. Просто понял: если я хочу сделать что-то хорошее, мыльницы мне недостаточно, нужно что-то серьёзное.
Собрал денег, купил фотокамеру. Сначала поснимал друзей, а потом позвонил Борису Эче, с которым на тот момент был почти незнаком. Предложил ему сделать рекламку Free Style Salsa Fest. Приехал в Питер, и это был первый опыт съёмок в студии.
Мы взяли студию, и пробовали снимать на фоне белого экрана. Не то, чтоб это был известный ролик: там на белом фоне человек в чёрной шляпе что-то вещает (я тогда про цветокоррекцию ничего не знал, и мне было сложно).
Борис поговорил, мы поснимали… На самом деле было очень смешно, выяснилось, что человек не может с ходу сказать текста на двадцать секунд. Было очень много дублей, мы полтора часа проторчали в студии.
А потом из этого всего опыта появился ролик «Mambotribe». Я тогда не знал, что делать со светом, как его ставить. И с монтажом он тоже косячный. Но он смешной.
Витя Радзюн предложил сделать рекламу Mambotrib’а, и он же предложил шутку про футболки, которая одна была прописана в сценарии. А всё остальное – как уж народ нашутится сам по себе.
Мы просто собрали прикольных людей – Борю, Федю Недотко, Щербака, Газаряна и, собственно, Радзюна. Они все были в Москве, кажется, это было SNA. Они собрались в студии, а когда собираются такие люди, то, как правило, весело.
Мы снимали три или четыре часа, от смеха были просто истерики. Оказалось, это очень сложно — сказать на камеру какие-то слова, если они заранее написаны. Получилось двадцать пять секунд ролика и ещё минуты полторы всякой ржаки.
— Наверное, этим можно было заняться от великой наивности — люди, которые никогда раньше ничего не снимали, покупают на десятки тысяч технику, нанимают студию и начинают что-то там мутить?
— Ну, я же не просто сидел мечтал: «Куплю-ка я камеру», — я читал. Про композицию, про постановку света, про то, как надо кадрировать и как не надо, какие бывают ошибки. И потом круто же получалось! И оно было не как видишь по телевизору, а живое. Тогда телефоны плохо умели снимать, и такого видео почти не было. И у ролика «Mambotribe» получилось что-то десять тысяч просмотров на YouTube.
А потом я подумал: «А почему бы не сделать что-то красивое и большое? И лучше сразу замахнуться, чтоб круто было совсем». Так мне в голову попала идея снять клип.
Ну, что такое клип? Красиво одетый человек стоит на фоне какого-нибудь красивого бэка и открывает рот, а сверху мы кладём дорожку. Там может быть сценарий – а может его не быть, могут быть связные вещи или бессвязные, относящиеся к тексту песни или нет…
Наконец, я подумал, что, наверное, смогу. Позвонил Боре и сказал: «Ну, что, снимем клип?» Это был конец зимы 2011 года. Борис сказал: «Хорошо, только летом».
Летом мы думали, что будем снимать в Питере, а потом Борис говорит: «Нас с ребятами привозят в Одессу. Мы едем на фестиваль «Seasky», а потом — концерт. Приезжай – и мы на концерте снимем.
Это было несколько рискованно, потому что, помимо камеры, мне надо было тащить штативы, рельсу (потому что я хотел делать мягкий слайд, как в кино). Было не очень понятно, как всё это перевозить, да и ехать на тот момент я как-то не очень собирался… А потом сказал: «Ладно, давай рискнём». И мы поехали.
На самом фестивале мы снимали концерт, и он даже вышел не так плохо, просто почти не вошёл в клип – там, на титрах. А потом поехали в Одессу.
У нас было четыре дня, мы решили, что этого будет достаточно. Борис снял в самом центре города хостел на всех. Нас было тринадцать человек – все кубаджемовские со своими дамами, я, dj Sonya и Alisha Twins.
На тот момент мы с ней были уже неплохо знакомы, и она очень мне помогла – работала, что называется, директором по фотографии – это человек, от которого зависят back’и.
То есть, мы, конечно, выбирали их вместе – ходили-бродили по Одессе, но она была там заранее и тоже искала. И потом, когда я выставлял камеру, — а мне надо было думать обо всём – часто поправляла: «Давай передвинемся на полметра, немножко поправим снизу». Она, конечно, молодец, без неё я бы не справился.
— А машина, костюмы?
— Машину мы планировали сразу. Но мы были такие наивные, что не заказали её заранее. В один из четырёх дней был дождь, и снимать было нельзя; у нас оставалось три дня, и надо было что-то делать.
Мы совершенно случайно нашли мужика с машиной, он запросил много денег, мы еле уговорили его на какую-то сумму, которая у нас была. Ещё нам нужна была дорога… Сейчас об этом, конечно, смешно вспоминать, но мы у таксистов спрашивали: «А где у вас тут дорога, уходящая вдаль». То есть, подготовка была, конечно, «на суперуровне».
Но мы нашли это место! Там была дорога, но справа и слева – такие вполне себе украинские курганы. Правда, в клипе их не видно, потому что я их очень пытался скрыть.
— Сценарий рождался по ходу?
— Сценарий на самом деле был, но там были некоторые вещи, которых нет в клипе, потому что не получилось. Например, предполагалась девушка, но мы поняли, что нам её не достать, и подумали, что, может, без девушки и лучше. Хотя нас потом много критиковали.
— Я только сейчас понимаю, насколько это снято в стилистике разных кубинских групп: солнце, море, старая машина…
— Мы очень старались скрыть, что это не Куба, а Украина. Одесса вообще – очень красивый город. Там много живописных двориков, но в некоторых из них немножко отдаёт нашим, а надо было, чтоб не отдавало вообще. И такие просто так не найдёшь.
Например, подъезд, с которого начинается действие, мы обнаружили случайно. С утра шли с Алишей и Борей, но без группы снимать в подворотню с арочками, которую нашли заранее. Было утро, мы проходим мимо подъезда, (там не все подъезды вообще открыты, но этот открыт) и вдруг оттуда очень кинематографично падают солнечные лучи. И мы оба как ненормальные: «А давай попробуем!»
Потом долго ставили аппаратуру, а Боря сел и начал курить, и мы это начали снимать. То есть, вначале он ещё ничего не играет, хотя потом мы его, конечно, посадили: «Посиди здесь и вот здесь».
Вообще отличное было приключение – очень много работали. Спали по четыре часа…
— А потом был второй клип на «Ritmo Ruso».
— Это была не такая классная история. Его мы снимали под Питером и в Питере.
Это была чья-то дача, кстати, недостроенная, но мы с неготовой стороны не снимали. Там Алиша тоже помогала. И Борис привёл девчонок, он хотел, чтобы они были. Они отыграли русскую народную вставку, и я что-то до сих пор сомневаюсь, что она там уместна. Была б моя воля, её б там не было.
Прикольно было то, что мы снимали зимой. Без опыта это оказалось очень сложно, потому что снег слепит камеру и даёт просто белый кусок без фактуры, про который вообще непонятно, это засвет или что?
Предполагалось, что «Ritmo Ruso» будет лучше «Ella», но вышло наоборот. Мы пробовали разные штуки – надевали шапочки на Борю, ребята вокруг него прыгали – там было прям актёрство. И ещё там Боря показывал ребятам с фотоаппарата фотографии – они действительно видели их в первый раз, а я лежал снизу и снимал. Так было нужно, чтобы были настоящие эмоции.
Но клип «Ella» был от начала до конца, как один вздох. А в «Ritmo Ruso» пытались что-то соединить, собрать из разных частей. Что-то получилось, что-то нет.
Я понял интересную вещь: как я чувствую себя, когда снимаю, так будет чувствовать себя и зритель, когда будет смотреть. Если мне прям хорошо, кайфово, классно, то оно так и бывает.
— Что было на съёмках Московского феста?
— Вообще снимать фесты меня приглашали и раньше, я отказывался, думал: мне от этого будет плохо как танцору. И был, кстати, прав – сейчас встречаю людей, которые говорят: «Ты вроде снимаешь, а танцуешь-то как – не очень?» Как будто если я, например, вожу машину, то от этого хуже танцую.
Сначала меня пригласил Армен – и был ролик Первого TimbaFest’а. В чём-то он даже прикольный, но сейчас я, конечно, умею больше.
Потом был второй TimbaFest.
И только потом – Московский фест.
— Как вообще снимать фесты?
— Конечно, всегда есть хозяин, у которого уже есть представление, как надо. Но все дизайнеры вам скажут, что лучше знает человек, который делает. Потому что, если его жёстко держать в рамках – «ты будешь моими руками!» — получается плохо.
Бывало, что я отказывался от заказов, но нечасто. В любой творческой профессии у заказчика есть иллюзия: «Я-то знаю, как оно должно быть». И тогда это из любимой работы, которую делать приятно, которая радует результатом и каким-то финансовым подспорьем, превращается в каторгу. И делать это не в кайф, и выхлопа никакого нет. Поэтому – либо вы доверяете человеку, который это будет делать – не важно, мне или не мне. Или снимайте сами.
Человек, который снимает, должен находиться в состоянии изменённого сознания, его должно «переть». И тогда всё получается, а уж так, как задумывали эти самые люди, или нет – неважно. Но если автора ставить в рамки – даже если он снимет чётко, как планировалось, — будет фигово. Это очень тонкий момент. Поэтому здорово, что ни Армен, ни Елена меня не ограничивали. Они просто сказали: «Мы хотим хороший ролик».
Я не знаю, как кто видит ролики. Для меня фестивальный ролик – это такой «глаз в толпе». Когда я хожу по фестивалю первый день, меня обычно замечают, на второй – уже нет. А я же хожу и по мастер-классам, и на вечеринки. И когда люди перестают меня замечать, они внезапно начинают выглядеть лучше, потому что, когда замечают, — куксятся, напрягаются и пытаются показаться лучше, чем они есть на самом деле.
И вот смысл этого «глаза в толпе» – в том, чтобы ты чувствовал себя так, как будто внутри. Потому что фасад – это одно, а взгляд изнутри — другое. Особенно, если ты там был, то смотришь и вспоминаешь, как это было.
— Что было образцом и вдохновением? Отсматривались какие-то старые фильмы о «Препод-пати», которые есть и лежат где-то по домашним архивам? Или Фёдор Бондарчук, например?
— Нет, Бондарчук не отсматривался. Я наше кино смотреть вообще не могу, у меня на него аллергия. У нас с кино вообще всё очень плохо, за редким исключением. Бекмамбетов хорошо продаёт кино, и у него в съёмку и монтаж вбухана куча денег, но стиль очень навязчивый.
Из танцевальных съёмок я смотрел всё, до чего смог дотянуться. Что-то мне понравилось, что-то – не понравилось совсем. Мне казалось: ну, почему танцующих надо снимать так далеко, когда между парой и краем кадра ещё два метра? Если я хочу посмотреть, как люди ноги переставляют, то найду ролик на YouTube, а от съёмок фестиваля я хочу feeling, мне нужно ближе.
Мне вообще много что не нравится, я – категоричный человек. Если что-то совпадает с тем, как я это представляю, я это люблю, безумно люблю. А всё остальное мне не нравится так, что прям плохо от этого.
— Съёмки стали профессией, или остались хобби, когда можно сказать: «Вот это я буду снимать, а вот это – не буду, даже за деньги»?
— Ну, во-первых, не так много и предлагают. Я мог бы делать за год гораздо больше. Прошли те времена, когда я тратил на монтаж полгода, сейчас справляюсь за три недели, а могу и быстрее.
Кстати, мы всё время говорим «съёмка-съёмка», а вы попробуйте из того, что сняли, смонтировать что-то, что смотрелось бы. Это оказалось сложно, я был к этому не готов, не думал, что монтаж это что-то отдельное. А оказалось что это – не просто отдельная профессия, это ещё и призвание – или ты чувствуешь, или нет. Я не знаю, насколько у меня получается…
— А бывает такое: начал собирать — и не хватает, доснять бы?
— Бывает, если снимаешь что-то постановочное. Но если снимаешь семинары, бывает, что хороших кадров – минут на тридцать-сорок, потому что с фестиваля я обычно снимаю материала гигов на двести. И нужно где-то две недели, чтобы просто отсмотреть, что ж ты такое там наснимал.
Потом надо выбрать. Но даже выбранного – очень много. И дальше – буквально режешь себе сердце и постоянно от чего-то отказываешься. Вроде стремишься показать всё, но люди просто не в состоянии смотреть дольше четырёх-пяти минут. Можно было бы делать ролики дольше, но они просто никому не будут нужны, они не будут цельными.
А ролик должен быть цельным – он должен начинаться, заканчиваться в тёмный экран, и вы всё ещё сидите и смотрите – две-три секунды, чтобы очухаться.
— Творческие планы.
— Много. Есть планы. Я не буду сейчас о них говорить… Если всё получится, где-то в конце лета это будет в сети.
Есть несколько фестивалей, которые уже приглашают меня снимать ролики однозначно. Конечно, их немного, я мог бы успеть больше. Но вообще мои творческие планы не связаны с фестивалями.
Ролики фестивалей – это для организаторов, для ребят, которые там были и хотели бы посмотреть, как это всё смотрится со стороны, для популяризации. То есть, я, например, не понимаю, почему их нет, почему их снимаю только я. Реально, чуваки, снимайте ролики! Только хорошие. Потому что люди увидят ролики – и им захочется в танцы!
Мы очень страдаем, на моих глазах мы еле вылезли из подполья, хотя наполовину всё ещё там. Приходят нормальные люди, которые могли бы поддержать тусовку деньгами, и немножко боятся во всё это вливаться, потому что многие школы до сих пор существуют в каких-то полуподвальных помещениях с отсутствием раздевалок. А люди хотят приходить в красивые залы, чтобы там были шкафчики, душ… А нормальные условия будут, когда это будет денежно окупаться.
Ведь то, чем мы занимаемся, — достаточно популярная вещь. И погружаться можно настолько, насколько ты хочешь, не обязательно во всю голову.
Можно просто прийти на танцульки, пообщаться – мальчики с девочками и девочки с мальчиками. Это же почти всем нужно, но многие этого не знают. В Питере, может быть, чуть получше, чем в Москве.
У нас есть школы, за которые стыдно – «сальса-перчики-фигерчики». Но у них много людей, и у них нормальные залы. Они продают то, что, по идее, должны продавать мы. Между собой у нас нет конкуренции – потому что сегодня люди идут в одну нашу школу, а завтра – в другую. Мы конкурируем вот с этими школами, потому что они, во-первых, не учат танцевать, а занимаются какой-то фигнёй, спекуляцией. И у них полно народу, у меня миллион знакомых, которые начинали с таких школ.
Почему в Москве, где двадцать миллионов человек, существует один фестиваль для всех направлений (сальса на 2, касино, кизомба, бачата)? И спасибо Елене Джапаридзе, что она его делает. В Питере был фестиваль, Борис привозил супермегагруппы, на них тоже очередь до метро не стояла.
Просто должно быть больше людей. Если людей будет больше, окупаться будут любые помещения!
